ГЛАВА ПЕРВАЯ
Слишком большие рукавицы то и дело норовили свалиться с ладоней, ноги оледенели в стоптанных грубых башмаках. Старенький прохудившийся тулупчик не спасал от резких порывов северного ветра, и я ежилась и вздрагивала, ускоряла шаг почти до бега в надежде хоть немного согреться. А ведь настоящие морозы еще не пришли в Синие Холмы! Так, во всяком случае, утверждала мать-настоятельница Беренис, а ей верить можно, она-то прожила здесь всю жизнь, здесь родилась, здесь собиралась и упокоиться на погосте при обители. Меня настоятельница в сердцах частенько ругала неженкой, и я, пожалуй, была с ней полностью согласна. О предстоящей трескучей стуже, злобных метелях и буранах, высоких – выше пояса! – сугробах, скованной льдами Быстринке, из которой надо носить стылую воду, пока не наполнится огромная бочка, думалось с ужасом. На благословенном юге таких холодов не бывает, вот только о юге вспоминать нельзя. Не то что шепотом, даже мысленно, даже оставшись в одиночестве в мрачной крохотной келье, мрак в которой не способна разогнать коптящая свеча.
Из-под платка выбилась прядь темно-каштанового цвета, к которому я никак не могла привыкнуть, лезла в лицо, щекотала щеку. Да, волосы приходилось красить ореховым настоем, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Северяне высоки, темноволосы, белокожи. Изредка попадаются блондинки-пленницы, некоторых из них освободили и взяли в жены, а значит, что скоро появятся и детишки с пшенично-русыми волосами. А может, и нет – северная кровь сильна, куда сильнее крови белокурых дочерей лесов. Вот только ни одной девушки с косами светло-рыжего цвета здесь не увидишь. Южанок так далеко не забросила судьба. Кроме меня, конечно. Хорошо еще, что среди жителей Синих Холмов много сероглазых, легко сойти за свою. И вдвойне повезло, что матушка Беренис согласилась дать приют полуживой от голода истощенной страннице, что из последних сил постучала в ворота обители ненастной осенней ночью. Приютила и не стала ни о чем расспрашивать, заметила только, что Благая Мать равно осеняет своим крылом всех дочерей человеческих. Не догадывалась, что человеком-то ночная гостья и не была. Вернее, народ ее северяне людьми не считали, следовательно, северные боги Проклятым покровительствовать никак не могли. Вот только доброй Беренис и в голову не могло прийти, кого она впустила под кров обители.
– С дороги! Прочь!
Я поспешно шагнула в сторону, опустила взгляд. Всадник пролетел мимо. Чужак – одежда хоть и дорожная, пропыленная, но богатая, сразу видно. Копыто вороного коня попало в лужу, затянутую тоненькой корочкой льда, меня обдало грязной мерзлой водой. Ну вот, теперь на лице останутся разводы: грубой рукавицей не оттереться как следует, а умыться негде. Мысленно пожелав всаднику провалиться в подземный мир, к огненным демонам, я кое-как утерлась и поспешила через поле к городку. Темнеет на севере зимой рано, вернуться бы в обитель до заката. Интересно, куда все-таки направлялся незнакомец? Синие Холмы лежат вдалеке от шумных трактов, в наше захолустье прежде эдакие птицы не залетали.
Задержаться все же пришлось: словоохотливая старушка, к которой матушка Беренис отправила меня с целебной мазью, обрадовалась собеседнице и долго не отпускала, расспрашивала о жизни в обители да рассказывала городские сплетни. Так что из Синих Холмов я вышла, когда закат уже догорал. Кровавые полосы расчерчивали стремительно темнеющее небо, ветер пригибал к земле последние стойкие травинки: ш-ш-шух! ш-ш-шух! Я почти бежала по замерзшей дороге, оскальзываясь и чуть не падая. С наступлением темноты ворота обители накрепко запрут, и придется долго звать глуховатую привратницу сестру Гвинеду, которой по старости лет из всех обязанностей только и оставили, что открывать да закрывать засовы.
Успела.
– Ох, я-то уж запирать думала, вовремя ты, Ирис, – прокряхтела Гвинеда. – Совсем из головы вылетело, что матушка тебя в город послала.
В голове старой Гвинеды надолго сведения не задерживались, так что я не удивилась. Поразилась, услышав то, что она сказала дальше.
– Гость к нам пожаловал, Ирис. Ты к матушке-то загляни, вроде как о тебе он спрашивал.
Скорее всего, в памяти привратницы, как обычно, все перепуталось, но я все равно насторожилась. Кто мог расспрашивать обо мне в этом захолустье? Кому вообще могло взбрести на ум искать меня здесь?
– Не мешкай, – наставляла привратница, – потом поужинаешь. Сама знаешь, матушка сердится, если ей доводится ждать.
Вопреки ее наказу я направилась первым делом в трапезную: доверять словам Гвинеды не стоило. Ей ничего не стоило перепутать двух молоденьких послушниц, живших в обители вот уже третий год, или забыть, что именно происходило сегодня утром. Зная эту ее особенность, никто никаких поручений привратнице не давал. Благо еще, что свою немудреную работу она могла исполнять.
Мой нос уже уловил разносящийся из трапезной аппетитный аромат каши со шкварками, и я сглотнула голодную слюну, но отведать ужин мне было не суждено.
– Ирис! – окликнула меня Маргетта, одна их тех самых послушниц. – Ирис, наконец-то! Тебя матушка Беренис разыскивала! Велела, чтобы как вернешься, так сразу к ней шла.
