Диссимметрии складываются
1
Человек скреплен состраданием.
Как только сострадание исчезает – исчезает и человек
Дмитрий Емец «Мефодий Буслаев. Танец меча»
Я знаю, сколько шагов в моей комнате от кровати до стола, до чайника. Знаю, сколько вода набирается в ванну, сколько – после еженедельной профилактики, сколько в кастрюлю, в кружку чайную, сколько ложек лежит на полочке, сколько раз повернуть ручку радио. Я умею на ощупь, одна без помощи. И печатать могу, и готовить могу, и гулять иногда. Выхожу без Вельки и тенью за незнакомцами-прохожими следую, куда они – туда и мне, пройду чуть-чуть и к следующим. Назад сложней… Да что мне! Справлюсь, умная. Уж двадцать один год такой же, как они, притворяюсь. Закончу перевод с Тольского и домой.
Стук печатной машинки вторил песенке дождя. Грузные капли там, круглые буквы здесь. Кошка смотрела на клавиши, лапкой тянулась к пальцу. Ей было скучно. До обеда час, потом ещё три.
«Здравствуйте, Анна!» – взвизгнула серая машинка. Кошка ощетинилась, вздыбила хвост, отвернулась. Рука соскочила, добавляя громоздкому слову «засвидетельствовано» лишнюю букву «н». Замажу потом.
«Здравствуйте», – я тоже буркнула что-то приветственное в ответ. В динамике зашипело, завизжало, запиликало. Велька мявкнула и сиганула со стола, сбивая хвостом недописанную справку.
«Через полчаса… – пробилось через шипение. – Немедленно. Анна?»
«Да», – я стукнула кулачком по сиреневой вставке, ещё немного краски прискорбно осыпалось, под краской ржавый металл. Устройство пикнуло, шикнуло и присмирело. На том конце закашлялись.
«Мне неудобно вас просить. Но это не я придумал, вы же знаете. В общем, найдите Галвина, а лучше Ви́ррина Ода и передайте им наше любезное приглашение в суд. На проходной вещицу спросите».
«Но я…»
«Работаете. Все мы работаем, Анна. Великих, тут пруд пруди, а великих с пропуском в Нижний город маловато. Тем более Инна болеет. Вам же несложно? А как управитесь, идите домой. Завтра закончите. Терпит. Вам же несложно», – повторилась коробочка.
Мне сложно.
«Г-галвину?»
«Чернокнижнику Галвину, – проскрежетал динамик, – вашему старому знакомцу, – будто плюнул, и вновь зашёлся шелестящим кашлем. – Но вы не беспокойтесь, больше вспоминать об этом вашем сомнительном знакомстве я не стану. Все мы ошибаемся. И да, проверьте факс, распечатался…» – что-то в глубине серой машинки тревожно щелкнуло, запахло гарью и тишиной.
Наверное, я должна быть благодарна, но что-то не идёт. Эта славная история, которую уже давно пора бы забыть, началась около года назад, ранней осенью. Тогда я ещё жила в обители. Слепая цыганочка! Главное никому не рассказывать. Да и кто мне поверит? Стены обители крепкие, всё сохранят. Я ведь могла не уезжать, я могу вернуться назад.
В будке на проходной никого не было. Тощий старичок-охранник курил снаружи, оставив ополовиненную чашку с чем-то мутным, едва ли кофейным. Я тронула дверь, та заскрипела. «Возьмите», – кивнули мне с улицы. В провале входной двери его спина казалось совсем тонкой и чёрной, а может просто, так видела кошка. Я цапнула свёрток – подписанное кривыми жирными буквами письмо, дёрнула молнию на сумке. Вечно она заедает. Для Виррина Ода. Что ж, это неплохо. Виррина я знала недолго, не думаю, что он вспомнит. Такие влиятельные люди…
Охранник гакнул. Я подхватила сумку, прижав к себе потуже, чтобы не выпало, и выскочила наружу, потом застегну. А может, он смотрел не на меня, мы всё-таки ладим, как ладят едва знакомые, а на эту посылку, дурную посылку, на приглашение в суд? И всё же мне сделалось плохо, тревожно и колко, я выпила чувств сполна. На воздух, Ань. На воздух.
***
«В томной буковой роще, забытой богами да картографами, выросла башня с хрустальным алтарём. Приходили в башню лишь раз в году по осени, приходили возложить на дивный алтарь три рябиновые грозди – одну людскому богу, одну лесному, а третью чёрному, чтоб не свирепствовал», – ручка скрипнула и остановилась, тягучая капля мазнула по белой странице. Последнего я уже не видела. Мир опасливо почернел, и вместо неоконченной рукописи моему взору предстал вздувшийся, свежевыкрашенный плинтус. Под плинтусом скреблось и пищало мышиное братство. Велька, возмущённая от усов до кончика полосатого хвоста, одним махом перебралась со стола к стене. Кошачьи инстинкты оказались сильней. Велька тряхнула мордой, точно смела паутинку с усов, и сделалась совершенно свободна. Мышей мне не побороть. Видеть глазами Вельки – легче лёгкого: это моя кошка, она мне доверяет, но вот заставить её смотреть, сколько и куда требуется, почти невозможно. Часы монотонно тикали, посмеивались надо мной. Легонько коснусь, вот тут рядом с семеркой, я слышала, как било шестой час, и здесь, только бы не сбить. Стекло я сорвала, ножом выковыряла. Мои часы, что хочу, то и делаю. Да и зачем они мне такие целые, превосходные, за целый червонец, но со стёклышком? Без пяти минут семь. Так к утру не закончу.
