– В жизни ничего не слышал гаже и скучнее, чем ваши шутки да псевдофилософские суждения!
– Чем это вам мои шутки не угодили? А в философии, позвольте заметить, вы и сами не особо сильны. С каких времен вы заделались брюзгой?
– С каких времен? На наши посмотрите! Что за времена, что за нравы, нет никакой возможности дышать, кругом негодяи, рвачи, хамы и бездарности! Посмотрите по сторонам и ужаснетесь! Все в упадке, всё в разрухе, культура, искусство, духовность! А из-за чего? Из-за негодяев и бездарностей!
– Сдается мне, сгущаете вы краски. Не вижу ровным счетом ничего катастрофичного.
– Вы в зеркало, в зеркало-то поглядите!
– За такие слова и по физиономии схлопотать можно!
– А можно и ответить по всей форме!
– А может и дуэль?!
– Извольте! Сейчас, перчаточку сниму…
– Не трудитесь, я уже снял и с превеликим удовольствием вам по мордасам хрястну!
Разговор прервал тощий тусклый господин в черном сюртуке:
– Благодарю вас господа. Барон фон Штофф, граф Голодев, вы прошли тест. Господа, поздравляю, вы не растеряли благородного духа.
– Так мы свободны?
– Да, безусловно, велите следующему заходить.
Не без душевного облегчения барон Карл фон Штофф и граф Сергей Голодев покинули Экзаменационный Корпус. На улице по-прежнему шел снег. Взглянув на серебристо-серый шпиль здания, уходящий в небесную мглу, Сергей произнес с тоскливым лицом:
– Настроение дрянь, милейший. Эх, как бы мне хотелось взять ленту световой взрывчатки, обмотать кругом, нажать на кнопочку, да уничтожить весь этот дикий каприз.
– Что именно считаете диким капризом? – натянув перчатки до локтей, барон откашлялся, прочищая всё еще пересохшее от волнения горло.
– Да весь наш мир, милейший друг. Безумие какое-то и перед соседями стыдно. Остальные планеты считают нас какими-то несуразным атавизмом. Вот давеча к супруге моей прилетал приятель ее кузена, так он прямо таки при всем обществе изволил выражаться и хохотать насчет жизненного уклада нашей Инфанты.
Голодев печально посмотрел на висящую рядом с Полуденным Солнцем золотистую планету, которую жители между собой называли: «Ненужной Луной», и снова вздохнул, видимо припоминая выражение приятеля кузена.
– Что ж делать? – Карл поднял воротник шубы. – У них своё, у нас своё. Вон на Сириусе все ходят в синих, простите, облегающих штанах, что же и нам такое на себя напялить, чтоб не выделяться? Кстати, а не пойти ли нам в трактир?
– Вы бы еще рюмочную предложили, – Голодев тоже поднял воротник и надвинул шляпу поглубже на лоб. – Уж не до такой-то степени настроение испорчено. Идемте в ресторацию.
– Я это и имел в виду. Вы не всегда верно меня понимаете.
– Так вы конкретней выражайтесь, вернее пойму.
Фон Штофф не стал продолжать, понимая, что граф не в духе. Голодев с отвращением посмотрел на вышколенный, как стадо лакеев заснеженный парк, взял под локоть неповоротливого полного барона фон Штофа и направился к виднеющимся огням воздушной трассы.
Барон фон Штофф долго шел молча, затем всё же и поделился своими соображениями:
– Вы во многом правы друг мой, – скорбно выдохнул он, – у меня постоянные ощущения, что я дурак, и не я один. Все дураки.
– Смею заверить, у меня такое же точно чувство. Будто всем обществом разыгрываем бесконечный дрянной спектакль. Кому, зачем – непонятно.
Граф Голодев жестом подозвал сферолет, аппарат мигом подлетел и приземлился рядом.
– Оплачу я, – сказал фон Штофф.
Он с трудом залез в кабину, наступая на полы своей длинной шубы, и велел пилоту:
– В ресторацию «На Распутье».
– Могли бы и не говорить, все ваши благородные уже там, – флегматично сообщил пилот сферолета.
– Неужто? – нисколько не удивился Голодев. – Напиваются?
– Как свиньи-с.
– Так и знал, – Голодев расстегнул шубу, устраиваясь поудобнее в кожаном кресле. – После этого теста все чувствуют острую потребность в рюмочке-другой.
– Ага, особенно те, кто тест не прошел.
Фон Штофф выключил затемнение окон и стал наблюдать окрестности, которые всё равно не просматривались за снежной пеленой.
– Как же осточертел этот снег, – Голодев с брезгливостью поглядел в окно. – Четвертый год уж идет, мерзавец.
– Зато представьте, как будет хорошо, когда начнет таять, – снова подал голос пилот. – Поплывем вместе с домами ко всем чертям.
– Тебя, голубчик, к разговору не приглашали! – отрезал фон Штофф. – Веди транспорт аккуратно, а то звезданемся не ровен час при такой-то снежности!
Вскоре показались огни ресторации, и сферолет пошел на снижение.
– Почему-то уши стало закладывать в последнее время, – пожаловался барон. – Как идет эта глупая штука вниз, так и закладывает.
– Говорят, ладони надо массировать в такой случае, – посоветовал Голодев, но без особой, впрочем, уверенности в эффективности действа.
Сферолет мягко приземлился, скользнул по заснеженной трассе и замер. Фон Штофф расплатился и, кряхтя, полез наружу.
Из приоткрытых дверей ресторации доносился шум, выкрики, музыка – заведение явно было переполнено. «На Распутье» нельзя было назвать самым шикарным местом в округе, но оно являлось одним из излюбленных и, как правило, никогда не пустовало. Посуда, скатерти всегда были чистые, официанты расторопные, вкусы посетителей помнили превосходно.
