На следующее утро пасмурное небо и прохладный ветер не вызвали у Оливии одобрения. Она решительно отказалась идти на прогулку, но домочадцы ее не поддержали. Лорд Мартингейл и мисс Кенингтон только посмеялись над ее опасениями и ушли вдвоем сразу после завтрака.
Леди Мартингейл прошла в кабинет. Она собиралась написать несколько писем и обсудить с кухаркой угощение, которое они будут подавать гостям на завтрашнем вечере.
Миссис Пенн уже было известно, что лорд Мартингейл выделил супруге дополнительные средства на ведение хозяйства, и она готовилась блеснуть своим мастерством перед гостями, которые, вероятно, станут теперь чаще посещать их дом.
Когда кухарка ушла, леди Мартингейл развернула письмо миссис Кенингтон, на которое собиралась ответить. Мать напоминала Оливии, чтобы та присматривала за сестрой и пресекала любые попытки Шарлотты вступить в переписку с «тем ужасным человеком».
Молодая женщина откинулась на спинку неудобного хозяйского кресла и задумчиво уставилась на темное пятно над камином, оставшееся от висевшей там некогда картины. Оливия думала о письме, которое получила Шарлотта. Как она могла исполнить требование матери? Отобрать письмо у сестры? Запретить горничной отдавать его Шарлотте? Что было в этом послании, из-за чего Шарлотта плакала в своей спальне?
Оливия решительно придвинула к себе лист бумаги и написала миссис Кенингтон, что не может исполнить материнский наказ со всем тщанием, так как ей почти ничего неизвестно об отношениях сестры с этим актером. Насколько далеко зашел их роман? Этот мужчина просил руки Шарлотты, предлагал ей бежать с ним, или влюбленность молодой леди лишь плод ее воображения?
Оливия отложила перо. Любопытство и тревога за сестру не давали ей покоя. Сама она, побывав замужем, так и не испытала любовных мук, в то время, как в юные годы Шарлотте то и дело приходило в голову, будто она в кого-то влюблена. В какого-нибудь приятеля их брата, в соседского сына или викария из деревенского прихода. Шарлотте нравилось воображать, что она и ее избранник обречены на разлуку и потому тяжко страдают. Она вздыхала и бросала томные взгляды на ничего не подозревающую жертву, подмечала каждый ответный взгляд или улыбку и тут же приписывала этому безобидному жесту преувеличенное значение.
Оливии тоже время от времени нравился какой-нибудь бойкий мальчишка, но ни одно из этих увлечений не заставило ее хотя бы раз заплакать. Она посмеивалась над увлечениями сестры, и Шарлотта нередко готова была посмеяться вместе с ней, объясняя свою склонность отсутствием других развлечений и подходящих поклонников. Но это было так давно…
После замужества Оливии сестры общались не слишком часто, и она не знала, насколько успела повзрослеть ее сестра. Неужели все так серьезно, если уж их матушка решила отослать Шарлотту так далеко от дома?
Слуги занимались какими-то делами на своей половине или просто тихо беседовали на кухне, и в доме было на удивление тихо. Некоторое время леди Мартингейл сидела над недописанным письмом, затем вышла из-за стола и поднялась на второй этаж.
Молодая женщина сознавала, что совершает непростительный поступок, но удержаться от него было выше ее сил. Она толкнула дверь в спальню сестры, отчасти надеясь, что дверь окажется запертой, и ее плану не суждено исполниться, но Шарлотте и в голову не приходило запирать свою комнату. Если сама она после какой-нибудь детской ссоры могла пробраться в спальню Оливии, чтобы стянуть у сестры ожерелье из мелкого жемчуга или выбросить в окно книгу, которую та читала, Оливия никогда не совершала ничего подобного. Хотя это не означало, что ее обида оставалась неотмщенной. Просто Оливия действовала по-другому.
Сейчас же она постояла на пороге, прислушиваясь к тишине в доме, а затем призналась себе, что малодушно тянет время, и вошла в комнату.
На туалетном столике стояла лишь маленькая шкатулка Шарлотты, и в ней обнаружились только ее украшения. Оливия заглянула в два ящичка, но и там письма не оказалось. Сестра могла порвать или сжечь его, а могла носить с собой в крошечной сумочке, которую брала с собой на прогулку – если письмо было очень и очень важным.
Но леди Мартингейл сдалась не сразу. Она поискала на столике возле кровати, на каминной полке и, наконец, подняла подушки на сиденье, устроенном в оконной нише. Под одной из подушек и обнаружилось письмо. Оливия успела разглядеть почерк, когда передавала послание сестре, и сейчас не сомневалась, что ее находка – та самая.
Она присела тут же, отодвинув подушки, и без дальнейших колебаний и проволочек развернула письмо. Сперва она взглянула на подпись. «Твоя Розамунд». Выходит, Шарлотта не солгала, и письмо в самом деле было от подруги. Тогда что же так расстроило мисс Кенингтон?
Оливия торопливо пробежала глазами несколько строк. Вот оно! После ничего не значащих новостей Розамунд приступила к главному.
«Труппа «Золотого века» прочно обосновалась в Брайтоне. Боюсь, мои слова огорчат тебя, дорогая, но ты должна излечиться от своей пагубной склонности! С первого же дня мистер Ф. стал появляться везде, где можно встретить светскую публику. О его способности найти предлог, чтобы представиться и завязать знакомство, я распространяться не буду, ты и сама знаешь, как легко ему это удается. За эти десять дней я три или четыре раза слышала, как он рассказывает новым знакомым эту свою историю о том, что происходит из родовитого семейства, но все состояние унаследовал сын его злобной мачехи. А ему пришлось пойти в актеры… Впрочем, эта история тебе тоже известна. Как бы ты к ней ни относилась, я продолжаю считать, что это ложь от первого до последнего слова.
