Муза! Об этом и нам расскажи, начав с чего хочешь.
Все остальные в то время, избегнув погибели близкой,
Были уж дома, равно и войны избежавши и моря…
Ошалевший Кошкин цитировал на этот раз «Одиссею» – словно закрыл последнюю страницу «Илиады»; вместе с гибелью Трои. Впрочем, судьба древнего города его сейчас совершенно не интересовала. А вот материальный фрагмент Илиона – массивный кусок золота с драгоценными камнями…
– Ну, вот, Валюш, – кажется, я приду домой не с пустым рюкзаком.
– Если вообще придешь, – улыбка на губах Николая исчезла; на скулах застыли тяжелые желваки.
Сосед словно вцепился там, внутри рта, во что-то жесткое, непрожевываемое, и никак не желал выплевывать его. Но все-таки выплюнул – словами, которыми выбивал из души Кошкина щенячью радость:
– Донесешь до первого ломбарда, там тебя и повяжут.
– Не собирался я нести его никуда, – Николаич потянул подарок из прошлого за тяжелую цепочку, свисавшую с ладони Николая, но успеха не добился, – этому знаку цены нет; его нужно срочно везти в Академию наук!
– Ага, – протянул Николай, – прямо сейчас и езжай – вот так.
Кошкин оглядел свой непрезентабельный наряд, в котором добавилось несколько прорех, да мелкого мусора, копившегося в дольмене полторы тысячи лет, а теперь «украшавшего» собой историка. Сосед продолжил – уже не саркастически, а жестко:
– Не довезешь. А довезешь – там его у тебя и отнимут. И спасибо не скажут.
– Но это же открытие мирового значения! – попытался возразить Николаич.
– Вот они без тебя его и сделают… А скорее, просто распилят, камушки выковырят и толкнут за нехилые бабки. Нет уж, сосед, я тебе пропасть не дам! Может, ты и хороший учитель, но в жизни ничего не понимаешь.
Кошкин отпустил цепь; он понял – Николай прав; слава, почести и деньги, скорее всего, достанутся другим людям. А ему – Виктору Кошкину – только презрение в глазах собственной жены, а может, и того хуже, пыльный мешок на голову и безымянная могила… да хоть рядом с этим же дольменом. Он опасливо покосился на соседа; тот его опасения понял, но не принял. Николай подмигнул ему и широко улыбнулся, отвечая на безмолвный вопрос растерянного Николаича: «И что же делать?», – одним словом:
– Едем!
«Стол» убрали гораздо быстрее, чем накрывали – словно шторм пронесся по поляне, оставив ее в первозданном виде. Теперь только чуть примятая трава могла подсказать неведомым следопытам, что здесь полдня беззаботно провели время четыре человека. А через несколько минут и от «Лендкрузера» осталось только воспоминание в виде сизого облачка дыма. На обратном пути в город Николай никому не сигналил и не обгонял. Он ехал осторожно – словно вез величайшую ценность. Взгляд историка остановился на затылке Людмилы, сидевшей на переднем пассажирском кресле.
– Вот это, – подумал с завистью Николаич, не имевший собственных детей, – и есть для него самое главное сокровище. А золото, которым одарило его провидение…
Так же поднес и дары, какие гостям подобают.
Золота семь ему дал я талантов в искусных
издельях
Дал сребролитный кратер, покрытый резными
цветами…
Он даже махнул рукой; в нем словно еще не рассеялось чувство, обретенное в теле Кассандры – что любая прихоть будет тотчас же исполнена; что не нужно мучительно думать о куске хлеба на завтра, послезавтра. Николаич так глубоко провалился в свои воспоминания, что испуганно вздрогнул, выплывая из них в тот момент, когда «Лендкрузер» резко затормозил. Кошкин даже немного испугался – предположил, что те неприятности, что пророчил сосед для золотого медальона и его хозяина, уже начались.
Но нет – Николай повернулся к Кошкину и подмигнул ему, показывая, что автомобиль он остановил сам. Скорее всего, потому что достиг своей цели.
– Я быстро, – сосед выскочил в дверцу, и скрылся в самой обычной двери самой обычной пятиэтажки, мимо которой Николаич каждый день ходил по утрам в школу, а вечером, соответственно, домой.
Кошкин настроился на долгое молчание; Людмила тоже застыла в ожидании, и даже пятилетний Сашка с трудом, но воздерживался от шалостей, и от тех вопросов, которыми он забрасывал взрослого соседа утром. Молчание, впрочем, долгим не получилось. Кошкину представлялось, что сейчас в пятиэтажке идет ожесточенный торг; какое-то взвешивание, обследование лупой; чуть ли не обнюхивание и облизывание медальона Кассандры. Но часы на приборной доске внедорожника не успели отсчитать даже пяти минут, а расплывшаяся в довольной улыбке физиономия соседа уже показалась в скрипнувшей двери. В руках у Николая был самый обычный пакет, с каким сам Кошкин ходил в супермаркет – за хлебом, или простоквашей. «Лендкрузер» накренился на левую сторону, когда Николай ступил на подножку. Он ловко скользнул на руль; еще быстрее опустил на ноги Кошкина, прикрытые растянутыми трениками, пакет с логотипом магазинов «Дикси». Что-то достаточно внушительно стукнулось о коленки, и Николаич не выдержал – тут же засунул свой длинный нос внутрь.
Николай чуть извиняющимся голосом пояснил:
