Перевод – дело сложное, не все даже очень хорошие поэты делали хорошие переводы. Порой личность переводчика затмевала автора. Переводчик, как канатоходец, должен постоянно балансировать, соблюдая равновесие между собственным мировосприятием и авторским. Он не должен давать волю своим фантазиям, сохранять мысли, образы и словарь автора. Поверьте, сделать это очень не просто, даже для признанных мастеров слова. Ярким примером является перевод стихотворения Гёте «Ночная песнь странника», сделанный Лермонтовым.
Uber allen Gipfeln
Ist Ruh,
In allen Wipfeln
Spurest du.
Kaum einen Hauch .
Die Voglein schwiegen im Walde
Warte nur, balde
Ruhest du auch.
Подстрочник
Над всеми вершинами
покой.
Во всех верхушках (деревьев)
ощутишь ты
едва ли дуновение.
Птички смолкли в лесу.
Подожди только: скоро
Отдохнёшь ты тоже.
перевод Лермонтова
Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой.
Не пылит дорога,
Не дрожат листы
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.
А.А. Фет писал: «Лермонтов перевел известную пьесу Гете «Uber allen Gipfeln»; но уклонился от наружной формы оригинала. Что ж вышло? Две различные пьесы, одинаковые по содержанию, но не имеющие по духу, а затем и по впечатлению на читателя, ничего общего. Гете заставляет взор наш беззаботно, почти весело скользить по высям гор и вершинам неподвижных дерев. Утешение: Ruhest du auch приходит к вам почти неожиданно и застает вас под влиянием объективного чувства. У Лермонтова с первого слова торжественная тишина осени заставляет предчувствовать развязку». Именно Лермонтов сделал это стихотворение так любимым в России. Не пылит дорога – делает понятным название – песня странника.
Мой перевод с рифмовкой по оригиналу:
Горы. На вершинах
Тишь, покой;
Шелохнуть не в силах
Лес листвой.
Птицы не тревожат,
Ночь весёлым пеньем;
Наберись терпенья,
Отдохнёшь ты тоже.
***
Теперь приведу слова человека более известного и авторитетного чем я. Вот что писал Чуковский об одном переводчике: Главное, к чему стремится переводчик, это не точность, а краткость. На протяжении всей своей работы над «Лиром» он делает то же, что делаем мы, когда нам нужно сочинить телеграмму, а денег у нас очень мало. Он отрубает Шекспировым фразам руки и ноги (а порою и головы), лишь бы только втиснуть их в свой маловместительный стих. Потом указывает другие недостатки переводов: утрата смысловых, эмоциональных и всяких других элементов русификация подлинника. Сын британского графа величает своего родителя «батюшка». Природные бритты употребляют такие слова, как «чур», «люли», «баринок», «паренек».
Между тем у драматических стихов есть известный предел упругости, за который выходить невозможно, потому что, выйдя за этот предел, мы деформируем их синтаксис, а стало быть, их ритм, их интонацию, их стиль. Получается тройное искажение переводимого автора, которое тем отвратительнее, что очень нелегко обнаружить его основную причину.
Чего бы
Мне ни терпеть от мэстер Вуд-Би, вот —
Сейчас: одну красивейшую даму
Сделать предметом вредности (?) другой,
Ей вовсе неизвестной, и гордиться,
Это в моем прескромном мненьи – просто
Нижайший соллецизм нашего пола,
Если не нравов >5…
И редакторы редактировали эту косноязычную чушь, наборщики набирали ее, корректоры держали ее корректуру, художники делали к ней иллюстрации, читатели читали ее, и никто до сих пор не заметил, что это не перевод, а уголовно наказуемая порча бумаги! И вся эта порча произошла оттого, что ученый переводчик по неизвестным мотивам пренебрег интонациями живой человеческой речи.
В пятом акте «Гамлета» король, например, говорит: «Погодите, дайте мне выпить… Гамлет, эта жемчужина – твоя. Пью за твое здоровье…»
Переводчик выбрасывает всего только три маленьких слова: «мне», «эта» и «твое», и у него получается:
Постойте: выпьем! Гамлет, жемчуг – твой!
За здравье!
Смысл остался тот же, но интонация совершенно иная, потому что одно дело сказать: «Пью за твое здоровье», а другое дело буркнуть невнятно: «За здравье!» Увы, эта теснота, – неудобная, неуютная, скаредная, – нисколько не похожа на ту, которую прославил в своем знаменитом изречении поэт:
Чтобы словам было тесно,
Мыслям – просторно —
Есть такая степень компактности словесных конструкций, дальше которой идти невозможно. Переводчик, заботящийся о наибольшем приближении к оригинальному тексту, не имеет права давать у себя в переводе более компактную словесную массу, чем та, которая дана ему в подлиннике, потому что в стиховом переводе этим увеличением компактности обусловлены: неестественность дикции, неуклюжесть интонаций, вывихи и переломы синтаксиса, то есть такие серьезнее травмы, которые нельзя компенсировать наиточнейшим воспроизведением смысла и метра. Об этом критерии точности забыл Фет, когда переводил «Фауста», о нем забыл Гумилев, когда переводил Кольриджа («Мореход старинных времен»), о нем забыл Аксенов, когда переводил Бена Джонсона. И потому эти переводы, часто безукоризненно точные в других отношениях, не дают даже отдаленного представления о подлиннике, именно ввиду огромной разницы в степени компактности словесных конструкций.
