ПРЕДИСЛОВИЕ.
Соавторство писателей – гораздо более редкое явление, чем удачный брак. Если у вас любовь, ипотека и трое детей, это вовсе не повод для столь близких отношений, чтоб доверить дописать главу этому подозрительному графоману с жалкими проблесками таланта. Обсуждение шляпы главного героя могут довести до развода, тяжких телесных повреждений и запоя в отдельно взятой литературной ячейке.
Найти соавтора – это проблема, потому что каждый отдельно взятый писатель – гений. А если два гения собрались вместе, то тут же начнется выяснение, кто из них гениальнее. Про тяжкие телесные помните? Вот то-то и оно.
А если книга, не дай бог, получилась и стала популярной? Как поделить мировую славу?
– Эй, я двадцать глав написал, а ты только десять, значит, две трети Пулитцеровской премии – мои!
– А вот хрен тебе, дорогой соавтор! Мы премию только за мои главы и получили, а ты так, рядом постоял! А если наоборот, книга не получилась? Кто виноват?
Пьер Сувестр и Марсель Аллен, создатели детективной серии про Фантомаса, особо не задумываясь, перекладывали вину за неудачные места друг на друга. Корреспонденты в многочисленных интервью спрашивали их:
– Мсье, но вот тут, в пятой главе седьмой книги, явный же косяк. Ляп на ляпе.
И один из мэтров пожимал плечами:
– Я говорил этому дилетанту Пьеру (Марселю), но разве он меня послушает?
Писатели – они странные. Стивен Кинг однажды вообще за Ричарда Бахмана спрятался и всем оттуда фиги показывал. Как такого очкарика в соавторы звать?
Похоронит вместе с домашними животными и скажет, что так и было.
Первый соавтор появился у меня в десятом классе. Я к тому времени уже года три писал фантастические романы и мистические рассказы, однажды меня даже опубликовали в местной районной газете, поэтому я считал себя как максимум опытным автором, а как минимум – вторым воплощением Айзека Азимова. Шестнадцатилетние писатели бывают самонадеянными. Впрочем, шестидесятилетние тоже.
Ко мне пришел мой одноклассник Андрей и с порога заявил:
– Я тут придумал офигительный сюжет. Короче, парень попадает из нашего современного мира в этакое сказочное средневековье с драконами и волшебниками. Тут он лох какой-то, а там становится крутым. В него влюбляется симпатичная деваха, и он там чего-то геройствует, всех побеждает. Офигительно, правда?
Понятие «попаданцы» тогда еще не существовало, идея показалась свежей, и мы засели за написание своих частей. Я создавал жизнь главного героя в нашем мире, Андрей взялся за первую главу после прохождения «окна» в мир сказочный.
Не мудрствуя лукаво, я довел героя до истерики. Его бросила девушка, признавшись, что встречалась с ним только из-за спора с подругой. Потом избили гопники. Потом герой пришел домой и получил трындюлей от родителей-алкоголиков. С гопниками получилось неплохо, я тогда вовсю отстаивал независимость и тусовался с плохой компанией. Но если бы моя интеллигентная мама, учитель сольфеджио и пианистка, прочитала про родителей-алкоголиков, то поволокла бы меня к психологу. А бумага стерпит все.
Перечитав написанное и от избытка чувств всхлипнув носом, я побежал к Андрею. Соавтор лежал на диване, уставившись в потолок. Кассетный магнитофон «Карпаты» выдавал что-то из раннего «Морбид Эйнджел». На подносике были чай и плюшки, принесенные заботливой мамой-кондитером. Соавтор настраивался.
– Написал? – задыхаясь, спросил я.
– Да, немного написал, – неохотно ответил будущий гений и протянул мне два исчерканных шариковой ручкой листка.
Так. Герой оказывается ночью на старом поле битвы. Бегает и орет среди груд костей и разбитых колесниц, спотыкаясь о ржавые двуручные мечи и переругиваясь с падальщиками. Неплохо, но почему так мало? Кроме того, у меня в начальных главах он – нюня, ботан и истерик. А тут – схватил какую-то бедренную кость неизвестного науке бронтозавра и разгоняет «красные светящиеся огоньки глаз». Нестыковочка.
– Андрей, у нас у героя характер разный. Можно, конечно, списать на шок от перемещения, но…
– Тебе надо, ты и переделывай, – отозвался соавтор, с обидой отворачиваясь к стене.
Я забрали листики и умчался к себе. Так. Нюня и историк – значит, к черту кость бронтозавра. И герой, подобрав испачканные, местами мокрые штаны, улепетывает от «красных огоньков глаз». Красные глаза с воем бросаются за добычей. Им надоело догрызать на поле битвы старые кости, а тут какое-никакое свежее мясо. Герой бежит метров сто, падая в ямы и разбивая локти об остатки боевых колесниц, потом ныряет в реку, находит брошенный кем-то челнок и плывет.
На следующее утро я нова побежал к Андрею.
– Написал что-нибудь?
– Мы с тобой неправильно дело начали, – ответил соавтор, дожевывая приготовленный мамой пирог. – Мы же решили, что другой мир будет сказочный, на основе славянской мифологии. А значит, нужно поехать в деревню, поговорить со стариками, записать, как они разговаривают.
– Как же мы поедем? Завтра же в школу, – расстроился я.
– Я тебе идею придумал, а ты ищи выход, – наставительно сказал Андрей.
Так, идея и в самом деле неплохая. Сказка языком подростков середины девяностых – хрень какая-то. С гопниками прокатило, но как князь или тиун в романе разговаривать будут? «Слышь, боярин, окстить? Иже херувимы»? Надо настроиться в лингвистическом плане. Я побежал в библиотеку. Взял Сергея Зайцева, Леонида Дайнеку, не удержался и взял Андрэ Нортон, но это к написанию романа отношения не имеет, просто книга понравилась.