Глава первая. День не задался
Противный, вытягивающий нервы лязг дверного засова, разбудил Андрея. Он уже несколько дней как потерял счёт времени. Казалось бы, всего пятнадцать суток, но слились они в один мутный день вперемешку со смрадной ночью.
– Севастьянов, – прохрипел уставшим сонным голосом сержант. – На выход.
Андрей медленно встал, свернул матрац, подушку и пошёл к двери.
– С друганами–то, попрощайся! – сделал замечание сержант.
– А чего с ними прощаться? – буркнул Андрей. – Один хрен, завтра увидимся.
– Невоспитанный ты человек, Севастьянов.
– Был бы воспитанный, не сидел бы здесь пятнадцать суток, – ответил Андрей, протискиваясь между железной дверью и сержантом. – Бельё куда нести?
– Пошли, невоспитанный, покажу, – сказал сержант, запирая дверь камеры на толстый железный ключ.
Через полчаса Андрей Севастьянов вышел из ворот спецприёмника номер два. Обернулся и, увидев красную казённую табличку на стене, поморщился. Пятнадцать муторных дней за этим забором показались вечностью. Андрей посмотрел на небо. Яркое и уже припекающее майское солнце полоснуло по глазам и заставило прикрыть их рукой. Андрей постоял ещё немного, размышляя над тем куда податься. Можно было сразу пойти в любимую пивную. Благо, в кармане оставалась мятая пятисотка и кучка мелочи, а можно пойти домой. Дома, конечно, приём будет жёстким. Зинка может и сковородой приголубить. Бывало уже такое. Лучше идти в пивную. Наверняка кто–нибудь из друзей уже там, гасит похмельный пожар. А пятьсот рублей это целое состояние. Решение оказалось взвешенным и Андрей повернул налево, в пивную. Зинка подождёт.
Конец мая в приморском городе время шикарное. Солнышко днём уже плавит мостовые, а ночная прохлада, заползающая в город со стороны ещё непрогретого моря, быстро охлаждает камни. Этот баланс создаёт неповторимый комфорт южного города. А море с безупречно чистой прохладной водой, стаскивает хитрыми волнами маленькие круглые камушки, потихоньку воруя их у пляжа.
Севастьянов шёл неторопливо. Он хотел надышаться вольным воздухом, которого так не хватало в спецприёмнике. Прогулка всего час в сутки. Как говорил его сокамерник Коля: «В Освенциме и то больше воздуха было!» Он, Коля, недоумок, не знал, что совсем не воздухом там люди дышали. Что с него взять – дегенерат. Андрей вспомнил инфантилизм сокамерника и так громко сплюнул, что проходившая мимо пожилая пара сильно удивилась.
– Прошу не напрягаться, – пояснил старикам Андрей. – К вам это не относится.
Мужчина кивнул и что–то шепнул своей спутнице на ухо. Андрей и пожилые люди пошли своими дорогами.
Пивная под непритязательным названием «Пельмени и Пиво», находилась на углу Набережной и Цветочного бульвара. Меню в этом заведении не было. Нет, было, конечно, что–то невнятно написанное мелом на чёрной доске, похожей на школьную, но это скорее для соблюдения правил, чем для посетителей. Все завсегдатаи цены знали наизусть. И если вдруг хозяйка Тая, поднимала на что–нибудь цену, то вся местная общественность бунтовала. Могли даже устроить бойкот. Длился он, конечно, недолго,– максимум полчаса. Дальше «горящие трубы» постоянных посетителей делали своё гнусное дело, срывали общественное порицание. Но все же Таисии приходилось делать вид, что она идёт на уступки.
И вот этим майским утром, Андрей Севастьянов, моторист траулера «Буревестник», списанный на берег за беспробудное пьянство месяц назад, подошёл к любимому заведению. Андрей застыл перед дверью. Если бы на нём была шляпа, Севастьянов бы её снял. Для него «Пельмени и Пиво» была сродни храму. Андрей прокашлялся, будто собирался произнести какую–то важную фразу, и вошёл внутрь.
Как он и предвидел, внутри уже толпились страждущие. Как только кружка с холодным пивом попадала в руки одного из них, содержимое волшебным образом испарялось. И тут же пустой сосуд шумно опускался на прилавок с требованием как можно быстрее наполнить его снова. А вот вторая кружка уже добиралась до столика почти нетронутой. Обладатель живительной прохладной влаги садился на стул и гордо приподнимал голову, наслаждаясь своей исключительностью.
Андрей, соблюдавший сухой закон в течение пятнадцати дней, смотрел на всё это с неким удивлением. Отвык. Особенно удивляло его то, как быстро пол–литра пива исчезало в чреве жаждущих.
– Копперфильды, мать вашу, – выругался Андрей и направился к прилавку.
– О, Севастьянов, пропащая душа! – воскликнула Таисия, вытирая мокрые руки о фартук. – Где пропадал? Неужели опять мотористом устроился? Глянь, трезвый как стёклышко.
– А тебе я погляжу, милее Севастьянов пьяный в хлам, – дерзко ответил Андрей и небрежно бросил на прилавок мятую пятисотку. – Пиво налей.
– Значит, не устроился на работу, – сделала вывод Тая. – К пиву что–нибудь брать будешь?
– Что вы бабы за народ, а? – продолжал ворчать Андрей, будто и не слышал вопрос Таисии. – По вам все мужики должны быть как кони. Пахать, пахать, пахать. А где свобода? Где время для души? Для любви, наконец, а? Перевелись женщины на земле нашей русской. Одни бабы остались.
