1995 год.
Леонид сосредоточенно смотрел в окно ординаторской. Холодный, грязный дождь, не переставая, шёл уже третий день. Ощущение промозглости проникало даже в хорошо протопленное помещение. За спиной Леонид слышал как начальник хирургического отделения подполковник Глинкин, доказывал своим подчинённым, что он прав. Такую операцию, как предлагает Леонид, делать бессмысленно. Да и у них в отделении нет необходимых условий. Но Леонид Щербак, майор медицинской службы, уже решил для себя как поступить с раненым офицером.
Щербак сегодня дежурил. Немногим менее часа назад его срочно вызвали в приёмное отделение. Привезли тяжелораненого. Ранение было серьёзным. Большая потеря крови. В медсанбате сделали всё возможное, чтобы довезти человека до полевого госпиталя. На раненом была странная униформа. Такую носили наёмники, но никак не наши бойцы. И лицом раненый скорее был похож на кавказца, чем на русского. Рядом с ним Леонид увидел человека в штатском. Этот поджарый, с волевым лицом мужчина, наклонившись над раненым, что–то шептал ему на ухо. Затем выпрямился, оценил цепким взглядом хирурга и привычным движением раскрыл перед Леонидом своё удостоверение. Щербак на этой чеченской войне уже видел такое. Он сразу понял, что это за человек и какого раненого привезли.
– Представьтесь, пожалуйста, – вежливо, слегка хрипловатым голосом, обратился к военному врачу человек в штатском.
– Майор Щербак, – по–военному ответил Леонид. – Старший ординатор хирургического отделения.
– Майор, – продолжил обладатель удостоверения, – прошу тебя, сделай максимум. Спаси офицера. Я понимаю, что руки практически нет, но попытайся. Это уникальный боец. Его надо вернуть в строй. Сможешь?
Сразу, не обследовав пациента, Щербак утвердительно ответить не мог. Человек это не механизм, в котором можно заменить сломанную деталь. Процесс мог быть необратимым и тут уже даже лучший хирург в мире ничего не сделает. Но вместе с тем майор понимал, что за люди перед ним.
– Я сделаю всё возможное, – подумав, ответил врач и, посмотрев в глаза штатскому, добавил, – и невозможное тоже.
– Спасибо, – штатский крепко сжал своей широкой ладонью плечо Леонида. – Я на вас надеюсь.
Щербак дал необходимые распоряжения и поспешил в отделение готовиться к операции, перед этим окинул взглядом помещение, чтобы попрощаться со штатским, но тот уже исчез.
Через двадцать минут появился Глинкин. Осмотрев бегло пациента, заявил:
– Ампутируем. Спасти руку не получится.
Щербак уже в тот момент решил, что сделает всё необходимое, чтобы спасти конечность разведчику. Что бы там не говорил начальник отделения, майор сделает по–своему. Тем более он уже сообщил вертолётчикам, чтобы готовились к вылету, и позвонил в Краснодар. Там раненого ждали. Тяга подполковника Глинкина к бестолковым совещаниям по поводу и без, давно раздражала Леонида. Поэтому он отвернулся к окну и ждал, пока подготовят операционную. Медлить нельзя. Счёт идет на часы.
– Руку ампутировать не будем, – твёрдо сказал Щербак, повернувшись к Глинкину. – Я подготовлю раненого и полечу вместе с ним в Краснодар.
– Здесь решения… – выпучив глаза начал говорить Глинкин.
– …Я обещал его начальству, – бесцеремонно перебил начальника Леонид. И, постучав себя по плечу двумя пальцами, добавил. – Большому начальству. Или… – Щербак знал на каких струнах надо играть, – сообщить что ты, Владимир Сергеевич, против?!
Глинкин промолчал. Он резко отвернулся и вышел из ординаторской, буркнув на ходу:
– Делай что хочешь.
2000 год.
Возвращение из отпуска, в любом случае, заставляет организм напрягаться, даже если он очень соскучился по работе. Про организм подполковника Куприянова такого сказать было нельзя. Василий Иванович еще готов был понежиться немного на южном солнце, не обременяя себя заботами о расследовании убийств, которыми он занимался последние шесть лет.
Первым делом, появившись в управлении в восемь тридцать утра, Куприянов направился к начальнику, теперь уже генералу Габашидзе. Михаил Ревазович был в кабинете.
– Ну вот, – встал навстречу вошедшему Василию начальник, – теперь вижу: посвежевшее лицо, здоровый блеск глаз. Вижу отпуск, Василий Иванович, пошёл на пользу.
– Хорошо, но мало, Михаил Ревазович, – шутливо ответил Куприянов. – Дайте мне ещё один отпуск.
– Наглеешь, Василий!
– Чего сразу, наглеешь?! – возразил подполковник. – Это я за девяносто шестой отгулял. А сейчас прошу за девяносто седьмой. И останетесь должны за девяносто восьмой, девятый и двухтысячный. Так что я ничего лишнего не прошу, товарищ генерал.
– Остынь, Куприянов, – возвращаясь на своё место, бросил Габашидзе. – С криминалом покончим, тогда и отгуляешь все отпуска сразу.
– Так бы сразу и сказал: никогда. Я бы и не бредил.
– Садись, Василий, – перешёл на серьёзный тон генерал. – Если без шуток, Василий Иванович, то дела обстоят плохо. Ты от меня иди сразу в секретку. Там я отписал для тебя документы. Ознакомься. Обстановка не на шутку обострилась.
– Тут и без секретки понятно. Телевизор смотрю иногда.
– Вот и хорошо. Быстрее забывай про отпуск и с головой в работу.
