Инструктор райкома ВЛКСМ1 Егор Пряников уныло брёл на исходе жаркого «комарющего» воскресенья по убогому, забытому дорожно-ремонтными и эксплуатационными службами, вконец раздолбанному подобию автодороги, значащемуся в казённых кадастрах как «шоссе местного значения».
Одну руку Егора отягощал набитый текущей рабоче-протокольной документацией и обязательной, согласно роду деятельности, к ежедневному прочтению свежей прессой – центральными, областными и районной газетами, популярными молодёжными журналами модный, но в теперешнем состоянии хозяина трудноподъёмный портфель-дипломат крокодиловой кожи. С кисти другой егоровой руки безжизненно, под стать его настроению, свисал на петле из тонкой сыромятной бечёвки полосатый деревянный «гаишный» жезл под жаргонным названием «шлагбаум». Такими «шлагбаумами» в те годы на более или менее оживлённых трассах даже сугубо гражданским учрежденческим работникам, забредавшим по служебным надобностям в малознакомые места, ввиду вечной нехватки необходимых для дела штатных средств передвижения, иногда удавалось останавливать попутные машины. Но это в будни, и не на таком как сегодня глухом участке, который вряд ли и в самые наирабочие дни кишит автотранспортом. Тоска зелёная… а до Чуйского тракта ещё топать и топать, век бы его не видать…
Чарующее волшебство окружающего ландшафта – буйно-зелёная горная
тайга с её говорливыми речушками, юрко пробивающими свои извилистые пути в густых чащобах; со сказочной красоты озерцами, каждое из которых имеет свой неповторимый цвет водной глади, с удивительно гармоничной разноголосицей невидимого невооружённому глазу птичьего царства и мелкого, а кое-где и крупного зверья – мало трогало сейчас душу штатного «проводника в молодёжные массы района политики партии и правительства». Ещё бы! Попробуйте найти на земле человека, который возрадовался бы так бездарно проведённому дню своего рождения. И не просто дню рождения, а юбилейному – двадцать пятому! Вся романтика первых месяцев эмоционально насыщенной жизни в этом неописуемо красивом, хоть и до удивления неблагоустроенном уголке родной страны, куда он распределился по окончании института, – коту под хвост.
Надо же! Ну почему именно в эту светлую, торжественную для Егора дату его обычно редко и мало пьющий начальник – первый секретарь райкома комсомола Пашка Солнышкин на пару со своим водителем Кузьмой с самого утра, неизвестно по каким причинам, скорее всего просто в честь погожего выходного дня, были уже достаточно пьяными, чтобы сделаться наглухо не выездными за пределы их ведомственного гаража, где они и «набулькались» до такого состояния?
Почему как раз накануне самая, пожалуй, идейно сознательная и дисциплинированная «боевая единица» их небольшого, но дружного и сплочённого коллектива – второй секретарь Нюра Горемыкина умотала на целый месяц в очередной отпуск, свалив на своего младшего по чину коллегу Пряникова все общественно-партийные нагрузки, «висевшие» на ней ещё и как на секретаре первичной парторганизации? И почему, как назло, именно в этот день по разнарядке райкома партии2 райком комсомола оказался обязанным проконтролировать путём «прямого личного участия своих аппаратных сотрудников» плановый пересчёт скота в одном из отстающих
овцеводческих хозяйств – колхозе «Путь к коммунизму»?
У Егора до сих пор в глазах рябит при воспоминании о мельтешащих, нагло прущих напролом и громко, до рези в ушах, блеющих «мелких рогатых». Интересно, конечно, в первый-то раз… но, как муторно! В последней на сегодня животноводческой бригаде колхоза он уже еле держался на ногах от усталости. И надо же, напоследок судьба уготовила бедному Егору не просто наблюдение, а действительно, как предписывалось директивой райкома партии, «прямое личное участие» в пересчёте. Ему пришлось заменить собою старшего чабана, который на днях основательно запил, и по этой уважительной причине не мог сегодня что-либо делать вообще. А поскольку «засланный из района комсомол» оказался абсолютно неопытным в подобных делах, да к тому же, даже без учёта его крайней усталости, откровенно самым из присутствующих слабосильным физически, то и работёнка ему выпала, естественно, наиболее лёгкая – фиксировать результаты.
«Ну, начали!» – распределив роли, участники мероприятия поплевали на ладони и деловито приступили каждый к своим процедурным обязанностям.
Загодя загнанная в тесную тёмную кошару отара в тысячу с лишним голов со всей своею тупой бараньей энергией рвётся наружу. Колхозный зоотехник и, к счастью, оказавшийся сегодня трезвым помощник запившего чабана – стоят насмерть в воротах, удерживая приоткрытым лишь небольшой проём, сквозь который протискиваются на свободу взбудораженные вмешательством людей в их далёкую, пока волков рядом нет, от тревог и волнений повседневную жизнь животные. Вооруженный блокнотом и карандашом Егор Пряников – под счёт зоотехника записывает. Пять голов – наклонная палочка в блокноте. Ещё пять – на эту палочку под наклоном в другую сторону налагается следующая. Получается крестик, означающий римскую цифру «десять». Есть десяток голов. Десять крестиков – сотня. Следующий ряд из десяти крестиков – ещё сотня. Боже, просто-то как! Десять рядов – тысяча голов.
