ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
Как выяснилось, это был еще не конец истории. Агональная страсть сделала передышку, чтобы сделать глоток воздуха. И взметнуться новым витком. Женщина способна на что угодно, и мир прогнется под нее. Даже если сломает ее.
Поскольку Лиля невольно идентифицировала себя с субару, — теперь это название может обозначать и машину, и ее саму. В названиях глав, которые пародируют серию «Анжелики» (только названия, больше ничего общего), — чаще имеется в виду, конечно же, — героиня.
ГЛАВА 1. СУБАРУ — МАРКИЗА ГАЙЦОВ И КРЫС
Звонка она не услышала. И эсэмеску заметила случайно. «Я на даче, всех распустил. Мчаться?» Набрала номер. Конечно, — мчаться, — зря она собиралась, что ли? Непонятно, eму вроде как не хочется. В то же время — всем отказал, а её — спрашивает. Впрочем, — может быть, лишь потому что другие приходят днём, это она ночная бабочка, в хорошем смысле…
Они похожи. Все трое… И даже не трое, а обе семьи. Немного сумасшедшие. Не спящие ночами. Живущие каждый в своей комнате в квартире, каждый своей тайной жизнью. Впрочем, за последнее время её семья несколько сплотилась общими делами: как позитивными — творчеством, юмором, поездками; так и нерадостными — обследованиями, диагнозами, решениями. Главное, — пришло единодушие в том, что официальная медицина больше не котируется. Всё, что осталось от неё — это ургентная помощь, терапевтическая или хирургическая. Остальное — спихотерапия, выкачивание денег, да лекарства, от коих больше вреда чем пользы… Всё больше и больше понимания, дружбы, и любви даже.
Раздирало. Одно оставалось прежним, и даже стало хуже: по идее, — ужасно, но Лиля радовалась, что в силу нынешних заморочек им сейчас и в голову не приходит спать вместе. Даже игривых намеков больше нет. Она ненавидит себя за это, — но сама ощущает, — что невербально дает понять: она чужая. Что не надо трогать её тело. Даже если переодевается, ходит раздетая, — на самом деле одета в невидимую неприступную броню. Готова дать всё: смех, улыбки, шутки, близость душевную, заботу — больше, чем когда-либо. Но только не это! Может, наступит когда-то время, — что придёт и оно, вернётся? А он ни то, что не требует, — даже намекнуть не пытается. Ждёт? Понимает? Господи, неужели всё знает, и её мысли считывает?
Если она наступит на горло собственной песне, — а может, и наступать не придётся, само выйдет, — какой рассказ может получиться! Начиная с конца, например, — как кто-то разбирает старые бумаги давно почившей двоюродной тетушки. Или о том, как через энное количество времени «он увидел нечто, напомнившее её; прозрел, и ощутил, — чем она, оказывается, была… В последние минуты перед инфарктом.» Или с криминальной хроники, расследующей самоубийство. Чудесные сюжеты. Одно лишь против, — не хочет она делать из себя сюжет. Даже для самого пронзительного произведения самого любимого автора. Не хочет молча растворяться в бархатный черноте ночи, не оставляя следов. Красиво и таинственно, как положено. Включить бы голову, сделать ставку на реальные и нужные вещи. Если заведомо обреченный бой не выиграть. Как поступила бы любая нормальная. Ведь понятно, что при любом раскладе, даже самом чудесном, — вариантов нет. Она не дура, чтобы не понимать. Понимает и понимала. Но дочерна влюбленной безразлична реальность. Вновь и вновь будет лезть в игольное ушко, упорно ставить девять шариков друг на друга, не веря, и, — веря, что получится. Как живут, любопытно, — те самые, из лучших рассказов, которые ушли, не оставив следов, и начали жизнь заново? Нужна ли им та жизнь?
Задумавшись, нарисовала карандашами целую картину вместо учебного пособия, увлеклась. Вспоминала. Что-то не так, не так! Не складывается пасьянс.
Игра, или нет… Субару подкатила к дому одновременно с ней; она, естественно, сделала вид, что не заметила, прошла вперёд.
— Привет! — он догнал сзади. Ну и вид после дачи! Спортивные штаны, кроссовки (она не обратила бы внимания на внешность одежды, ей это безразлично, — но кроссовки без минимального мужского каблука резко уменьшают привычный рост человека на улице. А изменение роста бросается в глаза моментально. Это она уже не раз замечала, — с мужем бывало то же самое. «Что такое, резко стоптался, что ли?» — недоумевала. Позже поняла, что это от уличной обуви зависит. В помещении люди, как правило, всегда своего привычного роста, — босиком или в тапках.) Что она в нём нашла? Почему её тянет сюда, как преступника на место убийства?
— Отменил я всё, не поехал никуда…
— И я отменила семинар, перенесла на завтра. — «Скажи, скажи что-то о нас, ну пожалуйста! Мне хватит этого, чтобы перестать психовать». Гладит его голову, спину. Как странно — ей было плохо, таблетки не помогали от мигрени, спать не могла. А сейчас у неё есть силы массировать его, и ей становится легче, лучше. Он почти лежит у неё на коленях.
— Засну сейчас…
— Спи. — Неожиданно нежно для самой себя, как мать ребёнку, наверное. (Нормальная мать. Не она). Забыла, зачем пришла, забыла об острой боли. Пусть спит, если хочет. Хоть всю ночь.
