Тридцать шесть жетонов на семь дней. Много это или мало? Смотря как считать. Много, если тратить их только на необходимое питание. И мало, очень мало, если ты впервые получил полную самостоятельность, хотя бы всего лишь на одну неделю, и тебя со всех сторон окружают жгучие соблазны большого города; когда с одной стороны тебя манит бегущая неоновая реклама механического тира, где можно вволю поупражняться в прицельной стрельбе, с другой – автомат-силомер с многочисленными детекторами и циферблатами, с третьей – завлекательные аттракционы Луна-парка, эти чёртовы колеса, мёртвые петли и русские горы, – и все это требует жетонов, жетонов и жетонов!
Шесть дней промелькнули, словно в угаре.
После десяти лет сурового режима Учебной базы, после непрерывных многодневных испытаний, учебных тревог и опасных поисков в горах – почти неправдоподобное блаженство шумных улиц, красочной рекламы и, главное, повсюду – несметное множество интересной информации. И при этом – полная свобода, подчинение любому случайному импульсу!
Невозмутимый, безукоризненно корректный Мендор появлялся то в круглом зале синерамы, где высиживал по три сеанса кряду, то в танцевальном клубе «Ласточка», где тщательно отрабатывал ритмику движений под звуки «лучшего в мире» джаз-оркестра, то брал билет на прогулочную яхту и мчал на всех парах до маяка и обратно. И жетоны таяли со сказочной быстротой…
Наступал последний день вольной жизни.
Всю ночь прогуливался Мендор по Бродвею (железный организм Мендора отнюдь не нуждался в отдыхе). Великий Белый Путь, воспетый столькими репортёрами и поэтами, сиял и переливался, суля по сходной цене разнообразные райские радости. Мендор медленно прохаживался вдоль зеркальных витрин, за которыми красовалась тысяча соблазнов.
Шли часы. По мере приближения утра рекламные огни гасли один за другим. Бурные неоновые потоки мелели и иссякали на глазах. Стройный, представительный Мендор, влитый в смокинг, без устали вышагивал по отполированному асфальту, заходил в дансинги, коктейль-холлы и бары-автоматы, жадно поглощая нет, не виски, к которому он был равнодушен, а дьявольски интересную, хотя и не всегда понятную информацию. При этом перед Мендором непрерывно возникали задачи – одна интереснее другой. Как, скажем, математически описать поведение того джентльмена в прохудившихся ботинках, который, выпив целую бутылку бесцветной жидкости (однако же необычная у него жажда!), начал вдруг выкрикивать непонятные слова о высоких налогах и какой-то безработице? Или что означает, скажем, слово «пикет», неуклюже начертанное красной краской на плакате, который несла кучка угрюмых людей с испитыми лицами? Среди двенадцати тысяч слов, известных Мендору, «пикет» не значился…
Размышляя о том, что могло бы означать это загадочное слово, Мендор медленно прохаживался по тротуару. Внезапно Мендор вздрогнул и остановился. Все существо его потряс неожиданный импульс. В чутких ушах отдался заунывный звук, похожий на короткий вхлип лопнувшей струны. Грозное предостережение!..
Бродвей покачнулся и медленно поплыл перед глазами. Мендор судорожно ухватился за никелированный поручень, окольцовывающий шикарную витрину подарочного магазина. Мозг Мендора работал особенно быстро и чётко, как всегда в минуту опасности. Что означает аварийный сигнал?… Через десять секунд заключение было готово: оказывается, в организме иссякла броунова жидкость, необходимая для нормальной работы нервных ответвлений… Если в течение часа Мендор не раздобудет хотя бы маленький флакончик жидкости Броуна, будет худо, очень худо… Его ничто тогда не сможет спасти… Через какой-нибудь час Мендор рухнет безжизненной массой на чёрное зеркало асфальта. К нему подскочит полицейский джип, и двое здоровенных верзил втолкнут туда безвольное тело Мендора… Картина получилась настолько явственной, что Мендор на миг прикрыл веки.
Конец ознакомительного фрагмента.
