Отец и сын, одна маленькая деталь.
«Учитесь торговать!»
ОЦУ (Очень Ценные Указания).
«Марсельеза» на французском.
– У меня всё готово. Надо пошевеливаться, иначе нас могут обскакать. Одна маленькая деталь… хотелось бы уточнить. Есть время поговорить?
Фильмы катастроф не принято начинать с самой катастрофы, куда коварнее и изощреннее бывает показать сначала предшествующий ей, идиллический, безмятежный период. Ну а потом уже окунуть зрителя по полной программе. В то, во что вы собираетесь его окунуть. Вот только со мной такого не получилось бы при всём желании – сколько я себя помню, у меня подобного периода в жизни просто не было. Дни, недели, даже месяцы затишья, но чтобы идиллия! Ха-ха! Только не с моим Па!
Впрочем, я не подал виду, что трепещу, прикинулся покорной, блеющей овечкой.
– Конечно, па! Разумеется, па!
– Вопрос в том, чьё имя должно стоять на титульном листе первым. Я думаю, что твоё. Это было бы по справедливости.
– Почему же? Почему ты так считаешь, па? – потупил взор я, образец скромности и послушания, насторожив в то же время ушки.
– Ну, ты моложе, – великодушно рассудил отец, – тебе дольше пожинать плоды. И потом, ты придумал название. А говорят, что удачное название – это шестьдесят процентов успеха.
– Я слышал – сорок.
– Нет, шестьдесят. Я точно знаю. У меня прекрасная память, как тебе известно.
– Ладно, пусть будет шестьдесят, – не менее великодушно согласился я, – но название, на мой взгляд, не главное. Название могут и переменить. Что тогда? Нет уж, если по справедливости, то надо признать, что главнее всего идея – а она целиком и полностью здесь твоя, да и в разработку её ты гораздо больше меня труда вложил. Я уж не говорю об алфавите, ты и здесь в приоритете. Так что вопрос этот не стоит выеденного яйца. Где-то, в чём-то я всегда готов тебе уступить, но тут ни о каких других вариантах не может быть и речи.
Отец развёл руками, как бы говоря: ну и упрямый же ты, хотя по всему было видно, что он доволен таким исходом дела.
Я понимал, что впрямую его не отговорить и попытался хотя бы с краешку зацепить.
– Но ты уверен, что всё готово? Когда ты собираешься туда идти?
– В пятницу, конец недели. Но я пойду не один. Два автора, им и идти вместе.
– Я не смогу, это точно, – предпринял я последнюю попытку увернуться. – Не отпустят с работы. Там полный завал. В отпуска люди пошли, с больничных не вылезают.
Отец небрежно отмахнулся: тоже мне, нашлось препятствие!
– Ничего, отпустят. Я позвоню.
Он позвонит. С ума можно сойти! Я что, ещё в школе учусь? Конечно я врал – отпроситься мне не составило бы большого труда, не так уж часто я поблажками пользуюсь, если быть точным – вообще ни разу, но что у меня, других дел нет?
– Не стоит, уж лучше я сам.
– Вот и договорились. Папка со сценарием на столе в Кабинете, если будут какие-нибудь предложения по существу, ещё не поздно переделать. Последний, так сказать – завершающий, взгляд.
Я ухмыльнулся: уж я постараюсь, это будет не просто взгляд, а терминальный, можно сказать – киллер-взгляд. Я вообще от всего этого идиотского «проэкта» камня на камне не оставлю.
Не знаю, с какой стати мне так в жизни повезло, и мне досталась катастрофа из катастроф вместо отца. До какого-то возраста я просто смеялся, потом стал посмеиваться, сейчас иногда мне хочется плакать горючими слезами. Причём человек мой па был, безусловно, неплохой. Но порой мне казалось – уж лучше бы он был, ну… хоть с какой-нибудь червоточинкой.
Было время, когда я поддался соблазну считать отца неудачником. В этом сразу нашлись свои преимущества: я даже мог его жалеть, как-то оправдывать, ну а главное – просто понимать. К сожалению, этот период длился недолго, я даже не успел, как следует, им насладиться.
Потому что, скорее всего неудачником был я сам. Вообще, иногда я кажусь себе страшным занудой, и очень боюсь, что останусь таковым на всю жизнь. Буду постоянно брюзжать на жену, детей, если они у меня когда-нибудь появятся. Ворчун, скептик – это в моём-то возрасте! В противовес отцу – другая крайность. Вполне, впрочем, достаточная, чтобы отравить навсегда жизнь близких мне людей.
Но как могло быть иначе? Надо было каким-то образом возвращать этих двух мечтателей на грешную землю, с которой они постоянно улетали. Если бы не я… с ужасом представляю, что могло бы быть, если бы не та личина, поверьте, совершенно мне чуждая, которую я вынужден был постоянно нацеплять на себя.
Я даже не в состоянии перечислить все те прожекты, которыми переболел мой отец. Когда я был совсем несмышлёнышем, я искренне восхищался ими, посматривал на своих одноклассников свысока, ни секунды не сомневаясь в том, что скоро, очень скоро, мы сделаемся богатыми, знаменитыми и счастливыми; пусть не самыми богатыми, и не самыми знаменитыми, но нам и половины хватит. Затем пришёл к выводу, что мой отец – непризнанный гений, точнее, не гений, но как личность и как работник он явно недооценён. Пока наконец не нашёл очень удачное определение, которого придерживаюсь до сих пор, охарактеризовав его, как человека увлекающегося.