Замок было не отстоять. Даже если бы все жители его, вооружившись, вышли на стены, сам Мёнлус не был приспособлен для обороны. Так нежная красавица, попавшая в руки разбойников, еще – как кажется ей – решительна, отважна, и тонкие пальчики сжимают рукоять стилета, но нет ей ни защитников, ни спасения, и как только раздадутся за дверью шаги или громкий грубый голос, бедняжка упадет без чувств, обрекая себя на погибель.
– Хронист!
В дверях тонкой, устремленной ввысь центральной башни стояла молодая хозяйка Мёнлуса.
– Сейчас я прикажу открыть ворота.
– Но, хесса…
– Молчи, нет времени. Что теперь может измениться для меня? – Девушка сгребла горсть снега и резко, почти грубо вытерла испачканное копотью лицо. – Надо спасать тех, кто еще может жить. И важнее всего для меня сейчас ты, хронист. Ты должен уцелеть.
Новый удар тарана – и весь замок содрогнулся, показалось, даже вскрикнул от ужаса.
– Я знаю ваш закон – всегда и обо всем лишь правду. Но сейчас ты напишешь то, что тебе велят. Солги, чтобы через много лет кто-то все же смог узнать истину.
Дернул же меня фунс… Хотя что все валить на рогатого, сам попал. Или «благодарить» стоит все же Хрорика Веръяса, хеска ректора Университета?
Думаю, что если бы Хрорик не решил посвятить себя науке, из него вышел бы первостатейный жулик. Во всяком случае, задурить голову он способен кому угодно. Год назад в Университете затеялись создать энциклопедию Гехта, и хеск ректор ненавязчиво привлек к сбору сведений и написанию статей всех сколько-нибудь значимых и знающих людей города. Получилось хорошо, я читал черновой вариант книги. Но этого неуемному Хрорику показалось мало, и, пока почтенный труд ждет своей очереди в типографии, ученые умники взялись за описание всей земли Фимбульветер. Рассылаются запросы в разные города и замки, курьерская почта и проезжие купцы вовсю привлекаются на службу Университету, но и этого недостаточно, и хеск ректор, спрятав рога под ученой шапочкой, а хвост под синей мантией, уговорил меня лично съездить в торговый город Остейн и пообщаться с тамошним хронистом. Два летописца всегда друг друга поймут, а живой рассказ лучше сухой переписки. И ехать-то всего ничего – три дня пути в одну сторону, близехонько.
Хеск Блумель, аккуратный беленький старичок, жил и работал так, будто впереди у него вечность. Он охотно беседовал со мной и показывал хроники Остейна, но – милость Драконов! – до чего же все рассеянно и неторопливо. Мог часами рассказывать родословную какого-нибудь жителя города, но стоило мне наконец разобраться, кем помянутый Торстейн приходится троим своим тезкам, пятерым Торкилям, двум Торфиннам, Торе, Свену и Сигню, жившим в разные времена, как хеск Блумель, махнув рукой, заявлял, что герой его рассказа не сделал ничего, чтобы остаться в истории, и нет смысла говорить о нем дальше!
Очевидно, я не всегда мог скрыть «восторг» от таких повествований, потому как хеск Блумель спохватывался и объявлял, что вспомнил про один любопытнейший документ, который непременно должен мне показать, нужно только отыскать чудесную запись, но дело это не быстрое, сейчас лучше перекусить, потом вздремнуть, а вот завтра с утра…
Утро у почтенного хранителя истории Остейна, как у многих пожилых людей, начиналось непозволительно рано, являясь в гостиницу, он умудрялся разбудить даже ее хозяина. А ко мне нормальный сон приходит не раньше часа Кожекрыла, но и пробуждение – во время Солнца.
Похоже, пожилому хронисту просто хотелось пообщаться с новым человеком. Его ученик, оболтус годами еще младше меня, целыми днями где-то пропадал.
Я подумывал плюнуть на интерес к хроникам Остейна и уважение к старости и слинять домой, а вернуться через месяц, когда хеск Блумель отыщет все свои любопытные документы, но никак не мог дождаться попутного каравана. Что-то странное происходило с ними: купцы, стоило им попасть на местный рынок, вмерзали в него, словно в глыбу льда.
Между тем сам город – дыра несусветная. Единственная достопримечательность – храм Хандела, и тот какой-то облезлый. Всего развлечений – торговаться на рынке и потом обмывать в трактире удачную сделку. Я не люблю многолюдства, а выпив, становлюсь злым и начинаю припоминать старые обиды. Долгими пустыми вечерами я сидел, как ворон на костях, в единственной приличной гостинице, пил дрянной недомашний барк, отбрехивался от местных шлюх и шулеров да писал Герде длинные письма, большую часть из которых сжигал на лампе, чтобы любимая девушка не сочла меня болтуном и занудой.
Так неспешно протянулись четыре дня, а на пятый явился Харальд.
– Простите, хеск, вы и вправду хронист?
– Города Гехта, – осторожно ответил я. Еще неизвестно, что может понадобиться от летописца здоровенному рыжему детине, плюхнувшемуся на скамейку напротив меня.
