1. Соседство с экстрасенсом
По нашей улице с запада на восток в низких зелёных берегах течёт светло-серая речка асфальта. Вскоре она поворачивает на север и через километр впадает в широкий свинцовый поток трассы, несущийся в Город.
Июль двухтысячного года. Семь часов утра. В воздухе ещё держатся остатки ночной прохлады, но день обещает быть жарким – как и предыдущие, которым уже потерян счёт.
Сосед напротив, Иван Иванович Чебак, выгнал из гаража свой «москвич» с прицепом: хочет успеть до жары накосить травы телятам. Иван Иванович высок, толст, и чуб его вечно торчит дыбом: «Как у бешенного на хате», – говорит его жена Таисия Пантелеевна – Таська или просто Чебачиха.
Чебаки одни из немногих, кто не извели коров, и даже увеличили своё стадо. Встают соседи рано. Хозяин уже отогнал на пастбище четыре коровы, тёлку и двух быков. Сейчас он несёт и устраивает в прицепе косу и грабли. Взмахом руки здоровается со мной через дорогу.
Таисия Пантелеевна выходит со двора на тонких ножках: в руке сумка с большой баклагой воды: муж её, когда работает, пьёт как конь.
– Всё заперла? – спрашивает Иван Иванович.
Положительный ответ – сигнал к отправлению. Поехали.
Мои соседи через стенку тоже давно встали. Хозяйка Надежда Васильевна Черемшанова с дочерью Светланой снуют между домом и летней кухней то со сковородкой, то с чашками, накрытыми полотенцем, то с кофейником. Струящийся с их двора воздух пахнет жаренным мясом и – сногсшибательно – настоящим, а не растворимым, кофе.
Стараются соседки не для себя – для своего квартиранта. Зовут его Павел Иванович Терёшкин. Он не простой человек: без мяса не завтракает и не обедает. И кофе требует варить себе не на водопроводной, а на колодезной воде. Ему надо успеть как следует поесть: рабочий день у него с восьми, не то что у нас – отпускников, совершенно свободных до августовских педагогических совещаний.
Пойду и я завтракать.
Не успели мы с женой допить чай, а уже проснулся телефон.
– Начина-аа-ается! – протянул я с досадой, и пошёл в комнату. – Слушаю.
– Скажите пожалуйста, Павел Иванович принимает?
– Да, да, принимает.
– Извините, что побеспокоила. Мне Надежда Васильевна дала ваш телефон. Мы живём далеко. Вдруг он сегодня не работает, а мы приедем. Только бензин и время потратим.
– Я понимаю. До свидания! – сказал я дружелюбно в трубку, а положив её, добавил со злостью. – Какого чёрта она даёт всем наш номер!? Что мы – справочное бюро или дети на побегушках?
Напротив нашего окна незнакомый мужичок привязывал к забору гнедую лошадку и при этом старался рассмотреть нас сквозь тюлевые шторы. Я поспешил выйти, и вовремя: незнакомец уже открывал калитку:
– Здорóво, добрый человек! – сказал он, приподняв фуражку. – Электросенс здесь принимает?
– Нет, вам туда, к соседям.
– А? У соседей, значит, принимает? Ну пойдём к соседям. Слышишь, бабка? К соседям надо идтить. Давай слезай, поплетёмся потихоньку.
Мужичок был невысок ростом; коричневое лицо, выдубленое сибирскими морозами, ветрами и солнцем, всё в глубоких морщинах; на правой щеке у уха след от ожога. Чёрная рубашка – чтобы не очень бросался в глаза грязный воротничок, пыльные брюки, стоптанные ботинки, наверняка купленные ещё при Советской власти; фуражка – и того старее – такие давно не носят. Сразу видно: жизнь его потёрла жёстко.
Он помог слезть с телеги женщине лет шестидесяти, исхудавшей, с обвисшей на шее и руках желтоватой кожей. На ней было далеко не новое ситцевое платье в полоску, с короткими рукавами; голова повязана белым платочком, тонкие ноги обуты в галоши. На лице читалось страдание. Она перевалилась, охнув, через грядку телеги, и вцепилась в подставленное мужем плечо.
– Палочку возьмёшь? – спросил он.
– Да что ж я к чужим людям с палкой запруся?
– Ничего, потерпят. Ты делай, как тебе лучше.
– Не… Я уж так.
Она пошла, при каждом шаге охая и заваливаясь на правую сторону, с которой её придерживал муж.
Я поспешил вперёд, открыл и подержал калитку, которая у Черемшановых на лёгкой пружине, чтобы закрывалась, но не хлопала. К дому вела дорожка, выложенная плиткой; справа за забором – садик с ранетками, черёмухой, вишней, малиной и смородиной, дальше, параллельно дому, летняя кухня, через стенку с моей; за ней в дальнем углу стояла «тойота», на которой приехал экстрасенс.
Во дворе никого не было. Когда мы подошли к высокому крыльцу, я подставил болящей плечо, она обхватила мою шею, и мы с мужичком подняли её по ступенькам и ввели в широкие светлые сени.
В сенях на диване за столиком сидела Светка – восемнадцатилетняя девица, крашенная в блондинку, с серьгами в ушах, тупая, как пень, хоть и дочь учительницы. Глядясь в зеркальце, она подмазывала ресницы. Губы и ногти успела покрасить до нас.
Перед ней лежала общая тетрадь и шариковая авторучка.
– Вы записаны? – спросила она, не ответив на наши приветствия, и будто не узнавая меня – своего учителя и соседа.
– Не, мы у первый раз, – сказала женщина.
– Что так рано? Нет ещё приёма. Ладно, пойду спрошу у Павла Ивановича. – Светка пошла в дом, оставив нас стоять.
