Под зловещим воем юнкерсов
Хоть им нет двадцати пяти,
Трудный путь им пришлось пройти…
Евгений Агранович «Вечный огонь»
Несколько недель пытались прорвать линию фронта, но безуспешно. В тот раз немцы их разгромили в пух и прах. Но и речи не шло, чтобы отступать. Вот тогда-то в санитарный батальон, который был присоединён к их полку и двигался следом за ним с обозами, прибыли новенькие медсёстры. Среди них – две очень симпатичные девушки. Одна из них, голубоглазая, светловолосая Лиза Пахомова, просто миленькая, да и на вид ей только-только исполнилось шестнадцать. Как вообще попала на фронт – непонятно. Наверно, так же, как и многие девчонки её лет наивно считала так: « Как же без меня на фронте? Без меня победа не приблизится!» Гимнастёрка из грубой ткани ей широка в плечах и в груди, маленькая, худенькая, она выглядела совсем ребёнком. На Лизе всегда мешковатые штаны, тоже велики, обхвачены на поясе широким грубым ремнём, на ногах сапоги.
Зато вторая девушка, Лариса Нельская – медсестра, старший сержант сан отряда. Лариса яркая, зеленоглазая брюнетка, ладная, с красивой высокой грудью и длинными ногами. Она часто надевала юбку, а на ноги (какая немыслимая роскошь!) чулки. И где она их только умудрялась брать?! Когда даже сменка нижнего белья не всегда у девушек есть.
Все солдаты, от рядовых до офицерского состава, казалось, были тайно и явно влюблены в неё. Некоторые из них передавали ей записочки, вздыхали вослед, а кто пошустрее, да побойчее, те и вовсе проходу Ларисе не давали. Но надо отдать должное девушке – Лариса никому симпатии не проявляла, держалась строго и даже надменно.
– Я сюда не любовь крутить приехала, – любила повторять Нельская.
Командиром взвода, в котором воевал Иван Подольский, был Михаил Гришин, в бою отважный, а в обычной жизни скромный и робкий. Даже восемнадцатилетний Иван, по молодости лет ещё нечуткий, замечал, что Гришин влюблён в Ларису Нельскую по-настоящему. Он не писал ей любовные записки фривольного содержания, не дарил полевых цветов, но каждый раз перед боем долго сидел при свете огарка и держал в дрожащих от волнения руках её фотокарточку, не понятно, как им добытую. Злые языки поговаривали, что Гришин выменял на эту фотокарточку банку тушёнки и пачку махорки у одной из Ларисиных подружек в медсанбате.
И вот Гришин осмелился признаться в своих чувствах, пришёл к Ларисе, остальных девчат попросил выйти из палатки, дать несколько минут им поговорить. Девчата видели, как загорелись тёмно-зелёные глаза Ларисы, как командир Гришин потупил свой взгляд… О чём говорили эти двое никто не знал, только разговор был коротким. Гришин вышел из палатки и стремительным шагом направился к лесу, никого и ничего по пути не видя перед собой.
А на следующий день был бой… Командир Гришин шёл прямо, не прогибаясь под пулями. Его ранило в голову осколком. Это ранение оказалось серьёзным. Он умирал в бреду, в окровавленных бинтах, которыми была перевязана вся его голова. Метался беспокойно и звал: «Лариса… Лариса…. Ларочка…» Возле его постели дежурила санитарка Лиза, она смачивала его губы водой, пыталась удержать раненого от резких движений, сжимая его руки своими тонкими детскими ручками.
– Ты пришла… Я знал, что ты придёшь! Лара… Ларочка, поцелуй меня! – вдруг потребовал раненый, и затуманенные его глаза на миг раскрылись, стали ясными, живым огнём хлестнули по бледному лицу санитарки.
Лиза, ни разу не целованная, наклонилась и припала к потрескавшимся сухим губам бойца. И они, как и его взгляд, обожгли её огнём, и сразу как-то вмиг вдруг стали холодными, твёрдыми, как будто девушка прислонилась губами к камню. Глаза командира закрылись, судорожно сжатое от боли тело вдруг расслабилось, морщины на лице разгладились. Лиза отстранилась и заметила, что в дверях стоит седовласый врач Марк Захарович.
– Он умер, Лиза, – тихо произнёс он.
Лиза пошатнулась, дрожащей рукой обхватила горло, из которого бесконтрольно вырывался глухой хрип. Первый в своей жизни поцелуй она отдала мёртвому солдату.
Вечером его хоронили в братской могиле. Лариса долго стояла возле свежевырытой земли, примятой дёрном и сухими горящими глазами, смотрела вдаль, не замечая осуждающих взглядов однополчан Миши Гришина.
Ночью она сама пришла в блиндаж к Ивану.
– Как ты пришла?! – изумился он.
– Как… обычно. К тебе пришла, – просто сказала она и сама положила ладони на его не по-мальчишечьи широкие плечи, – Высокий ты, ладный… – проговорила она хриплым голосом.
Иван не смог оттолкнуть её. Да, перед глазами стоял умерший от осколочного ранения Миша Гришин, его друг и командир, и, наверно, это подло с его стороны, но так хотелось живого тепла… ласки… любви. Ведь завтра его самого, как и Миши, может уже не быть. Тогда к чему эти угрызения совести? На войне им не место. Иван сам молодой, не целованный. И он безумно хочет жить! Безумно… А готовится умереть в бою…
