На верхнем этаже замка не спали. Путник, подошедший к замку с востока, издалека бы разглядел в узком окне пляшущий свет. «Сотню свечей жгут, – завистливо подумал бы он, глядя на яркие отблески на потолке, но, подойдя поближе, он бы уточнил, – пламя свечей не полыхает так сильно, это отблески от камина», и он был бы прав. В пиршественной зале горел большой камин, хотя сидело там всего три человека. Зала называлась пиршественной, но была вовсе не так великолепна, как ее название. Это был обычный каменный мешок без декораций, без украшений. Он вмещал человек двадцать, из них двенадцать могли усесться за вытянутым столом. В этих землях от замка до замка день пути бойкой рысью, поэтому и в самую пору охоты, когда рыцари гоняли дичь по окрестным лесам, больше дюжины гостей собраться на пир и не могло. В эту ночь в пиршественной зале безудержное веселье уступило место тревожному ожиданию.
Сэр Кормак в тысячный раз пересек комнату, в сотый раз отхлебнул из кубка, в двухсотый поворошил чугунной кочергой поленья в камине и устало плюхнулся в жесткие объятия резного стула. Ночь близилась к концу. В восточном окне скоро начнет светать. Так казалось сэру Кормаку, когда он в очередной раз взглянул в студеную тьму. Он бы удивился, когда б узнал, что бесконечная ночь не перевалила за середину и многое ему предстоит увидеть до той поры, как первый солнечный лучик прорежется из-за холмов.
– Я и забыл, как долго оно всегда тянется, – вздохнул он облачком пара, не обращаясь ни к кому конкретно. Его сын, Джон Кормак-младший, что-то пьяно булькнул в ответ со своего ложа, которое стояло подле стола вдоль его длинной стороны, занимая ее целиком. Великан Хельмут, недавно рукоположенный в причетники, кивнул, не отрываясь от молитвы, которую творил едва слышным шепотом в углу комнаты.
– И так тихо кругом, – добавил Кормак, – будто ничего не происходит. Сколько уже?
– Утром ровно круглый день стукнет, – ответил из угла Хельмут. Он закончил чтение и спрятал молитвенник за пазуху.
– Ты бы тоже помолился, – рыцарь вцепился в бесполезного сына, – никакой пользы с тебя!
– Когда в Палестину провожал, не так ты мне говорил, батюшка, – пьяно усмехнулся Джон. – От двух стрел твоего тестя спас, от третьей не успел, ногу под стеной оставил, а на одной не доскачешь, – и в подтверждение своих слов Джон, зябко кутавшийся в овечьи шкуры, вынул из слоев желтоватой шерсти культю и постучал ею по столу.
Реплики и жесты Джона не отличались разнообразием, и что бы он ни делал, что бы ни говорил, сэр Кормак видел и слышал это десятки раз, поэтому ни на что почти не реагировал.
– Хоть бы сегодня постеснялся калечность свою напоказ выставлять, – едва упрекнул сэр Кормак, тоже подчиняясь привычке.
– А чего стесняться? – удивился Джон. – Это вам наследник заместо меня надобен, так надобен, что хоть и незаконного, а в метрику как своего впишете.
– И впишу! – взорвался сэр Кормак. Этот упрек был из новых в арсенале Джона, к нему хозяин замка еще не успел как следует привыкнуть. – Племянником твоим впишу! А может, ты жениться надумал? Как справишься, так и твоего отпрыска впишу, а того выпишу.
– Знатный из меня жених, – едко позлорадствовал над самим собой Джон.
Крестовый поход. Акра. Осадные орудия. Бойня. Его доспехи покрыты шрамами от стрел, как застенок узника покрыт зарубками дней. Второй щит разрублен. Он наклоняется к мертвецу поднять взамен утрате третий и слышит над собой грохот камнепада. Пыль опускается. Из облаков проступает обломок стены, который лишил его ноги. Картина встает в его памяти как живая. Почему с такой ясностью не закрепилось в нем какое-нибудь приятное мгновение? Почему этот обломок? Потом был какой-то корабль, заражение крови, гангрена, лихорадка, бред, шесть месяцев у госпитальеров на Мальте. Потом еще шесть месяцев пути назад. Потом открытие, что болезнь забрала его способность быть с женщиной; потом открытие, что вино и мед позволяют с этим примириться.
Воспоминания с той или иной степенью живости повторялись всякий раз, как вино по неведомым медицине путям поднималось из желудка младшего Кормака к его голове, а это случалось каждый вечер без исключений. Ни отец, ни кто другой обычно не упрекали младшего Джона за пьянство. Что бедняге еще оставалось? И в этот раз сэр Кормак осадил себя, избегая погружаться в дальнейшую брань. Он вслушался в ночь. Теперь, когда Джон все дни валялся в родительском замке, его досуг делился на две равные части: когда он пил и когда он был пьян настолько, что больше не мог пить. Наследник из Джона был никакой, поэтому сэр Кормак с таким нетерпением вслушивался в тишину, не раздастся ли в одинокой пустоте спящего замка голос нового человека.
– Сходить посмотреть? – спросил сэр Кормак, хотя прекрасно знал, что если бы были изменения, ему бы уже донесли.
– Сходите, господин, – ответил Хельмут. – А я тем временем поищу, к кому из святых высшей силы я еще не обращался с просьбой.
