Она тонула. Не было сил подать голос,
поэтому просто отчаянно гребла к берегу
и надеялась, что её заметят. Хоть кто-ни-
будь. Чёрный плащ сбился на сторону и тя-
нул ко дну, пушистая жёлтая шерстяная
шапка намокла и отяжелела, окрылась,
словно иглами, слипшимися от воды пуч-
ками…
– Ы-ы.…– она смогла, наконец, выдавить из
себя тяжёлый, как толща воды под ней,
звук, – Ы-ы-и…
Пытаясь оттолкнуть от себя липкую как
мёд и густую, словно смола, жидкость, она
гнала волну, которая оказывалась несоиз-
меримо мельче приложенных к этому
усилий.
–Ы-ы-ы.…– облетали розовые лепестки её
недолгой жизни, бок о бок с сёстрами: вес-
ёлая возня по утрам, совместные забо-
ты…сладкий густой запах весенней
травы… Так хотелось закрыть глаза, чтобы
не видеть, как вода смывает остатки радо-
сти бытия… Но разве это возможно?!
Внезапно она почувствовала под ногами
опору. "Не может быть!"– первое, что
пришло ей в голову, и она крепко ухвати-
лась за вовремя подставленную руку…
– Здравствуй, малышка! Какая же ты мок-
рая… Давай я тебя согрею… Ты так отчаян-
но барахталась…было слышно даже через
закрытое окно!Какая же ты храбрая! И му-
жественная! Я боялась, что не успею добе-
жать… Ты слышала, как я кричала? Нет?
Ну, ещё бы… Я бежала и вопила, что есть
мочи "Держись!" Давай-ка я высушу твой
плащ…и шапочку… Ну, что? Что ты так
смотришь?! Испугалась… Давай-ка отой-
дём подальше от воды…
Я сажаю мокрого насквозь шмеля себе на
ладонь, сгоняю воду с его чёрных крыльев,
ерошу мизинцем жёлтую шапочку, чтобы
поскорее просохла… Согреваю
его своим дыханием и укладываю в колы-
бель жёлто-красного тюльпана, что растёт
в самой гуще кроны вечнозелёного дерева
семейства кипарисовых.
– Вот, сиди тут, обсушись, успокойся… Жи-
ви здесь! И никогда больше не подлетай
туда, где много воды… Слышишь?! Нико-
Гда!
Третий день шмель наслаждается тиши-
ной и покоем.Днём прогуливается по вет-
кам туи, а перед заходом солнца устраи-
вается в объятиях цветка, льнёт к
лилейным! – и счастливо дремлет, пока на-
двигающаяся темнота запирает на все зам-
ки купол бутона… Пока – так… Пока цветёт
тюльпан…
Небо нахмурило брови туч, чихнуло
прилично сверкнув очами и мы, – кто куда.
В подъезд, в тень норки, под небритый
участок травы… А тюльпанам…куда им?!
Стоят, гордые и невозмутимые. Даром, что
цветочки…
Один, шевельнув широкими зелёными
плечами навстречу ветру, скрипнул желва-
ками лепестков и замер. Убедившись в на-
мерениях бесцеремонного в своих поры-
вах ветра, прищурился и затих упруго. А
другой…рядом, подле, не по примеру, а су-
против… Встряхнул ладошками, раскинул
их навстречу отрицанию погоды.
Мгновение, и вот уже поник. Лишь пара
жеваных лепестков удержалось в разумных
пределах…
Кто и когда оценит подобное, миру откры-
тость?! Пчела или шмель, другая какая
букашка, – и те уж не вымажут щёки в ду-
шистой и пряной пыльце…
Наивность, всё-таки, претит всему, что
подле…
«ВоРоны пРишли подкоРмиться на
свалку. И мне их, пРедставьте, нисколько
не жалко!»
СтРелки, стРелки птичьих лапок.
БРодят без пальто и шапок.
Сонный хРиплый голосок.
В клюве – кость, в ноздРях – песок…
Апрель 1967.
Мать обучила меня грамоте довольно
рано. Первым словом, которое заставили
прочесть, было не "мама" или "папа", а фа-
милия первого космонавта планеты, в ко-
торой так много сложного рычащего звука.
Он был основным, воинственно настроен-
ным против меня, и моего непослушного
языка.
Логопед, к которому обратилась за по-
мощью мать,постаралась на совесть.Пока-
зала как можно сворачивать язык в трубоч-
ку. Заставила повторить великое множе-
ство цоканий и прищёлкиваний. Но из-
влечь из моих уст искомый звук, с по-
мощью все этих нехитрых приёмов, ей так
и не удалось. Однако дефект речи был ис-
правлен. Легко и случайно. Что неизбежно
сформировало уверенность в том, что у ка-
ждой проблемы, помимо массы сложных и
утомительных решений, есть одно—един-
ственное, необременительное и правиль-
ное.
Неким прекрасным ясным, летним, про-
зрачным и весёлым утром, я в совершен-
ном одиночестве шла к бабуле. Отец опаз-
дывал на работу, и потому не повёл меня
за руку до нужного дома, а просто выса-
дил на остановке.
– Сама дойдешь? – с надеждой спросил
папа.
– Дойду! – радостно подтвердила я.
В предвкушении вкусного сытного
завтрака без понуканий и нотаций, безза-
ботной прогулки до обеда, я шла и пела
песенку из «Бременских музыкантов». О
том, как пролетают мимо нестрашные до-
роги… И тут, в самую верхнюю ноту, чи-
стым воспроизведением которой я особен-
но гордилась в ту пору, вторгся чей-то
смех:
– Ха-ха-ха!
Я остановилась и покрутила головой. В
этот утренний час, когда весь советский
народ, как один стоял у станка, прилавка
или кульмана, рядом со мной просто физи-
чески не мог никто находится.
– Странно…– произнесла я негромко, но
предательская согласная исказила до неу-
знаваемости даже такое простое слово и…
Смех раздался вновь… Обшаривая взгля-
дом листву близстоящего дерева, в поис-
ках источника оскорбительного звука, я
увидела… ворону, которая укоризненно
смотрела на меня с ветки, своим красивым
чёрным глазом. Одним! Она не стала тра-
тить на какую-то маленькую картавую дев-
чонку, блеск двух, подозрительно умных
