Где-то в славянских землях в дохристианские времена некий князь, измученный набегами кочевников и междуусобицами, решил увести подданных с южных границ на северо-восток и, там, в непроходимых лесах и топях, отгородившись и от степняков, и от соплеменников, основать новое недоступное княжество.
Почти девять лет княжьи холопы рубили девственные леса, превращая их в непроходимые засеки. Внутри засек они возвели укрепленное городище для князя и гридней, и большой посад для селян. Засека, глубиной почти в сотню километров, большой дугой опоясала новое поселение, с других сторон защищенное непроходимыми топями и дремучими лесами.
Покончив с засеками, князь увел холопов в старые посады, а две сотни самых сильных и опытных работников оставил строить на засечных путях ловушки и ямы. Сам же князь с дружиной, то сторожил старые посады, то наведывался к строителям.
Главой строителей был Пивень – сын волхва, рудознатец, травник, строитель. При нем был единственный сын – Ярош – подросток двенадцати лет.
Вверху светит солнце, но здесь – давящее нагромождение поваленных крест накрест стволов огромных деревьев. Полусумрачно и душно. Слышны голоса и шум лесной работы.
Пивень в длинной до колен рубахе, с кругами пота подмышками, стоит у ручья посредине узкого загибающегося прохода и держит в руке растение. Рядом мальчик в такой же рубахе, босой, подстриженный под горшок.
– Это, Ярко, собачий корень. Примечай, какой он и где растет. Обычно он, где посуше и рядом хоть одна береза стоит.
– А для чего он, тятя?
– А вот для чего. Берешь такой корешок. Потом… – он подбирает комок земли, отрывает мочалку корня от стебля и вминает его в кусочек почвы, плюет на него и немного мнет. – Ежли не хошь чтоб собака тебе учуяла и по следу пошла, положь этот шматочек в свой след, или лошадиный, или любой другой. Собака как его нюхнет так и все – собачьего ума лишается и больше ни на че негодна. Толька стрелить ее потома надо, а то порвать может. А ежели, когда дождь пройдет, новые надо класть, эти уже негодные.
Мальчик, открыв рот, смотрит на отца.
– А еще есть така штука на человека, на следопыта… Ежли такой следопыт увяжется по следу какому, никак от него не спрячешься. Вот это для него. – Пивень достает из котомки тряпицу, наклоняется к ручью, смачивает тряпицу и, прикрыв рот, завязывает ее сзади головы. – А ну к отойди, – отстраняет он пораженного мальчика, садится на землю, достает из котомки кожаный мешочек, осторожно развязывает и вынимает оттуда продолговатую шишку хмеля.
Мальчик недоуменно смотрит на отца, потом начинает покатываться от смеха.
– Так то ж хмель, тятя!
– Так хмель-то не простой. Чего я тряпочку мокрую надел? Там в хмеле снадобье в пыль растертое. Как дыхнешь его – так все. Сдуреешь. Как та собака от корня… Как вот это снадобье готовить, надо эту тряпку не токо намочить водой, а и пописать на нее…
– Пописать!.. – закатывается мальчик.
Слышно ржание лошади.
Пивень осторожно укладывает репей назад, снимает с лица повязку, поднимается с земли. – Потом, сынок, я тебе покажу и травы и грибы, покажу как ловушку делать на тропе, да так что никакой следопыт не найдет…
Подъезжает князь. Он суров на вид, чернобород, у него толстая шея и сумасшедшие воспаленные глаза.
– Здорово, Пивень!
– Здоров, княже!
– И что там ямы, роблятся?
– А как же, князь…
…Они в другом месте засек, окруженные такими же мрачными завалами. Стоят – князь верхом – у края ямы. На дне, утыканном острыми кольями, работают люди, – Добре, добре, – сумрачно качает князь головой. – А готовую можь показать?
– Отчего ж не могу. Могу. Ток ты князь не увидишь той ямы.
– Ну, ну, холоп! – сердится князь – Веди!
Князь, вслед за Пивнем и мальчишкой, объезжает яму по узкому краю. Впереди перекресток. Они сворачивают направо, через десяток шагов Пивень остерегающе поднимает руку. Князь и сын замирают за ним.
– Ну, – строго вопрошает князь.
– Че, ну! Я сказал – не увидишь.
– А че, далеко от мене яма?
– Пять и два шага жеребца твоего.
Князь задумчиво глядит на место предполагаемой ловушки. Потом оборачивается и свистит. Через некоторое время двое чубатых гридней приводят связанного мужика в оборванной рубахе и с побитым лицом.
– Ты пошто убег в посады без моего ведома? – сурово спрашивает князь испуганного мужика.
– Так жонка у мене рожала. Вота я и убег.
– А пошто, обпившись меду хмельного, болтал тама всяко про засеки, да про знаки тайные?
– Навет то, князь! Злой навет от мово соседа. Зуб он на мене имеет. Жонку он мою хотит себе взять.
– И – возьмет. Коль у жонки мужик такой языкастый.
– Смилостивись, князь! – подается мужик к княжескому жеребцу, – Не будет такого боле! Днем и ночью на тебя робить буду! Перуна о здоровье тебе и деткам твоим просить буду!
– И без тебе есть кому просить… Так болтал, значит, про знаки тайные? Сказывай!
Холоп опускает голову.
– А жонка твоя – рабыня древлянская. Раз уже убегала, но жизни лишена не была. Ты в ногах моих валялси. Просил за дуру. Так?
Холоп опускает голову еще ниже.
– Развяжи! – приказывает он дружиннику. Тот развязывает.
