7. Поташ.
Он сидел на полу, привалившись боком к батарее. Болели синяки. Затекли ноги. Ныли плечи. Но переменить позу было нельзя – наручники стягивали запястья, и в довершение ко всему они были туго перекручены шнуром от настольной лампы. Другой её конец опутывал щиколотки, так что приходилось сидеть на пятках.
Если бы не привычка и феноменальная живучесть, было бы совсем плохо. Но его так часто били, что у Поташа выработалось что-то вроде инстинкта, и он успевал сгруппироваться, защищая жизненно важные органы. Сейчас он сидел, пытаясь просунуть пальцы рук между щиколотками, чтобы ослабить боль, если вдруг его начнут бить по рукам, сохранить пальцы, и втянув голову в плечи, защищая лицо и шею.
Его мучитель стоял над ним. Схватил за волосы, резко дернул вверх, заставив поднять голову. С холодной, расчетливой ненавистью взглянул в лицо.
- Ну, и чего ты добился? – промолвил он, дыхнув резким запахом дешевого ликера. – Несколько дней пропасть… где? На улице? В каком-нибудь подвале? Или чьей-то теплой постельке? Что ж тебя там не накормили?
Поташ молчал. Он уже привык никак не реагировать на такие речи.
- И зачем только тебе это было надо – убегать? – продолжал его дядя. – Свободы захотелось? А зачем она тебе? Твоя мать умерла. Твой отец пропал… Или ты думаешь, что он жив? Даже не надейся! А если бы и был жив, то вряд ли захотел бы признать полукровку. Выродка! Ублюдка!
Поташ изо всех сил сжал зубы. Если бы был помладше и погорячее, непременно бы плюнул родственнику в лицо. Но жизнь научила сдерживать свои чувства.
- Чего вылупился? – Перест с силой оттолкнул мальчика, и тот качнулся, опять прислоняясь к батарее. – Кончилась твоя свобода, паршивец! Ещё пару часов побудешь тут, а потом – все! Завод! Закрытый цех! Надоело с тобой возиться. Ты мне все портишь!
С этими словами он тяжело опустился в кресло, потянулся к стакану минеральной воды, стоявшему на столике. Сделал несколько глотков, достал таблетки из внурненнего кармана куртки.
Поташ исподлобья пристально следил за каждым движением дяди, пытаясь предугадать его дальнейшие действия. Когда его только отправили на завод – в ученический цех, где держали и тестировали всех новичков – он сохранял кое-какие иллюзии относительно реальной жизни и своего места в ней. Приезд дяди и душевный разговор, который у них состоялся – было сообщено о смерти мамы и о том, что отец пропал без вести уже полгода назад и все это время не прекращались поиски, - только укрепил мальчика во мнении, что всё это временно. Он – сирота, его просто отправили в закрытый интернат для таких, как он, одиночек. И рано или поздно его заберут домой – ведь отец только потерялся, а не умер. И есть его дядя, старший брат отца. Он может помочь, он позаботится, не оставит родственника в беде…
Так думал Поташ, когда в первый раз решался на побег. На настоящий побег, спланированный и осуществленный уже после того, как его несколько раз ловили при попытке выбраться с завода. Сообразив, что это – никакой не интернат, а что-то вроде тюрьмы, Поташ кинулся к дяде единственно, чтобы сообщить, что тот ошибся, пристраивая сюда племянника. Что ему дали неверные сведения об этом месте, и чтобы он как можно скорее забрал его домой – или во «всамделишный» интернат, с настоящими уроками, с играми, кружками по интересам и родительскими днями. Он верил своему дяде, но вера была подорвана в тот день, когда выяснилось, что Перест Палый лично возглавил операцию по его поимке. И потом даже пальцем не шевельнул, пока на его глазах «серо-бурые» популярно «объясняли» мальчику, кто есть кто. Наоборот – когда Поташ, поскуливая от боли, свернулся калачиком на полу, подошёл и несколько раз ударил его ногой.
Мальчик и тогда еще не сразу поверил – не хотел верить. Понадобилось еще три побега – и три встречи с дядюшкой – чтобы он понял всё. Ну, или почти все. Оставалась последняя надежда – слабая, но от этого не менее живучая. И Поташ цеплялся за нее – не только из упрямства, но и просто от жажды жизни.
Сейчас же он отнюдь не твердил про себя: «Я выживу! Я справлюсь!» Сейчас он просто наслаждался теплом от батареи, и лишь неудобная поза и присутствие дяди не давали провалиться в сон. Для того, кто несколько дней холодной осенней порой спал практически на голой земле, забившись между гаражами или в подвалах общежитий, оказаться в тепле было счастьем. И даже пустой желудок притих, не выдавая себя урчанием.
Поташа мелко трясло. Он чувствовал, что заболевает, но не ругал себя за оплошность. Он же не знал, что на разных Уровнях время течет по-разному! Он вообще мало, что знал о существовании Уровней – где-то слышал, что их нечетное число, то ли семь, то ли девять. Что перебраться с одного на другой довольно сложно – надо обязательно воспользоваться станцией Перехода, но куда не сунешься без документов, ибо Уровни изолированы друг от друга и кроме как через телепорты, попасть на другой Уровень невозможно – Граница не дает сделать лишнего шага. Что есть еще некоторое количество обитаемых миров, отделенных той же Границей – мать Поташа как раз и была {оттуда,} сам мальчик первые семь лет прожил там, а его отец пропал без вести в одном из этих миров. Там, где стоял завод, было раннее лето, а тут – поздняя осень. В скверах и на дворах деревья стояли голые, лишь на некоторых сохранялись остатки листвы. Хорошо, что за неделю не выпало ни капли дождя. Но, судя по нависающим над столицей тучам, ждать оставалось недолго. Каждое утро начиналось с заморозков. В общем, Поташ был даже рад возможности посидеть на полу у батареи. Всё было хорошо…
