Вечер оказался прескверным, и, когда он собрался домой, ему пришлось спорить со своей же машиной.
– Мистер Гарден, вы не в состоянии управлять. Пожалуйста, воспользуйтесь автоматикой, а сами прилягте сзади.
Пит Гарден вцепился в рукоятку управления и произнес как можно членораздельнее:
– Послушай-ка, я вполне могу вести. Одна рюмка, ну, может, парочка, делает человека более осторожным. Брось сейчас же свои глупости! – Он нажал на кнопку стартера, но ничего не произошло. – Заводись, я кому говорю!
– Вы не вставили ключ, – ответил автомат.
– Точно, – проворчал он, чувствуя себя униженным. Возможно, машина все-таки права.
Он покорно вставил ключ. Двигатель заработал, но панель управления никак не хотела оживать. С рашмор-эффектором не поспоришь, и продолжать пререкания было бессмысленно.
– Ладно, вези сама, – произнес он, пытаясь сохранить достоинство, насколько это было еще возможно. – Раз уж тебе так приспичило. Похоже, ты просто придираешься по мелочам – как всегда, когда я… когда я чувствую себя неважно.
Он переполз на заднее сиденье и развалился там. Машина плавно оторвалась от земли и стала быстро набирать высоту, рассекая темноту ночного неба яркими сигнальными огнями.
Боже, как мерзко он себя чувствовал! А голова болела просто убийственно.
Он, как всегда, вернулся мыслями к Игре.
«Почему же все-таки она закончилась так препаршиво? Виноват во всем Сильванус Энгст, этот клоун, мой шурин, вернее, бывший шурин. Да, именно бывший, не следует об этом забывать. Я больше уже не женат на Фрее. Мы с Фреей проиграли, и потому наш брак распался, и мы начинаем все сначала, только теперь Фрея замужем за Клемом Гейнсом, а я вообще ни на ком не женат, потому что мне не удалось вытянуть “тройку”… во всяком случае, пока.
Я вытяну “тройку” завтра, – пообещал он самому себе. – А как только я это сделаю, им придется найти мне жену. В нашей группе я уже перепробовал со всеми».
Машина ровно гудела, пролетая над пустынной Калифорнией с ее заброшенными полями и покинутыми городами.
– Ты знаешь, что я был женат на всех женщинах нашей группы? – спросил он у машины. – А удача мне до сих пор так и не улыбнулась. Выходит, это моя вина. Верно?
– Может быть, – ответила машина.
– Но пусть даже так, разве, по большому счету, я виноват? Виноваты красные китайцы. Ух, как я их ненавижу! – Он бревном лежал на заднем сиденье и косился на звезды сквозь прозрачный колпак машины. – А вот тебя я люблю. Ты у меня уже много лет. И тебе никогда износу не будет. – Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы. – Правильно я говорю?
– Это зависит от профилактических мер, которые вы должны неуклонно соблюдать.
– Интересно все-таки, что за женщину пригласят для меня?
– Интересно… – эхом отозвалась машина.
С какой другой группой его «Прелестный голубой песец» поддерживает наиболее тесные связи? Наверное, с «Соломенным чучелом». Эта группа собиралась в Лас-Вегасе, и участники ее были из Невады, Юты и Айдахо. Закрыв глаза, он попытался вспомнить, как выглядят женщины из «Соломенного чучела».
«Как только доберусь домой, в Беркли, – сказал себе Пит, – тотчас же…»
И тут он вспомнил нечто ужасное.
Он не мог вернуться к себе домой в Беркли. Потому что потерял Беркли в сегодняшней Игре. Беркли выиграл у него Уолт Ремингтон, объявив блефом его ход на тридцать шесть очков. Вот поэтому-то вечер и получился таким мерзким.
– Меняй курс, – хрипло приказал он автомату.
У него еще оставался почти весь округ Марин[1]; можно было остановиться и там.
– Летим в Сан-Рафаэль, – сказал он, принимая сидячее положение, и потер лоб дрожащей рукой.
– Миссис Гейнс? – спросил мужской голос.
Фрея не обернулась, продолжала расчесывать перед зеркалом свои короткие светлые волосы. Похоже, голос принадлежал этому противному Биллу Кэлюмайну.
– Не хотите ли вернуться домой? – спросил голос, и только теперь до Фреи дошло, что это говорит Клем Гейнс, ее новый муж.
– Вы ведь собираетесь домой, не так ли?
Клем Гейнс – крупный, пожалуй, даже слишком крупный мужчина, чьи голубые глаза казались ей разбитыми стеклами, приклеенными к глазницам, и притом довольно криво, – пересек комнату для Игры, направляясь к ней. Ему явно льстило, что она стала его женой.
«Но это ненадолго, – подумала Фрея. – Если только, – внезапно мелькнуло в ее голове, – к нам не снизойдет удача».
Она продолжала расчесывать волосы, не обращая на него внимания.
«Для женщины в возрасте ста сорока лет выгляжу я весьма недурно, – оценила она себя. – Хотя, конечно, в этом нет моей заслуги… Мы тут совершенно ни при чем».
Все они сохранились благодаря изъятию, а не приобретению: каждому из них по достижении зрелого возраста удалили железу Хайнса, и теперь они почти не старели.
– Вы мне очень нравитесь, Фрея, – сказал Клем. – Вы действуете на меня освежающе. Вы мне дали ясно понять, что я вам не очень-то нравлюсь.
Это, похоже, совсем его не беспокоило. А чего еще ждать от такого олуха?
– Давайте, Фрея, подадимся куда-нибудь и проверим, не мешкая, насколько мы удачливы…
Он осекся – в комнату вошел вуг.
Джин Блау, надевавшая пальто, простонала:
– Глядите-ка, ему не терпится выразить свою благожелательность. Они всегда так поступают.
