Софи.
Мне хочется улыбаться. Глупо и широко. А еще снова и снова вдыхать аромат кориандра, сандала и табака. «Эгоист». Этот запах впитался в ткань его белоснежной рубашки, за ворот которой я так упрямо цепляюсь. И в кожу его тоже впитался.
И в меня.
Впитался насквозь.
Я наощупь нахожу грубые губы. Целую. Кусаю.
Нутро плавится от порочных желаний. Нежную кожу лица щиплет от колкой, грубой щетины.
Да! Да! Это он! Он мой мужчина! Я это инстинктами чувствую! Какая логика?! Какие доводы здравого смысла?! Пошли они к чертовой матери, когда есть то самое животное, изнуряющее чувство внутри.
Чувство жажды по человеку.
И мне его хочется пить голодно, ненасытно.
Его влажный язык проникает в мой рот. Скользит по зубам. Заставляет губы дрожать.
Его влажный язык…
Стоп…
Его влажный язык…
Слишком влажный.
И на грудь что-то так сильно давит.
Я хмурюсь, стараясь утихомирить жгучее, прожорливое чувство внизу живота – погоди. Что-то не так.
Поцелуй становится совсем не таким, каким быть обязан у двух, горящих друг другом, людей.
Я жалобно хмурюсь, ведь мое «сознательное» уже взяло верх над «бессознательным». Дало сигнал к пробуждению.
– Ба-ани-и-ис! – дую губы, обидевшись на него. Ссаживаю с себя атакующего щенка.
Но двухмесячный настойчивый бигль со свисающими ушами и неумелым желанием меня облизать, так просто не намерен сдаваться. До последнего тянет мокрый длинный язык.
– Ну ты и… Блин, такой сон не дал досмотреть, – ворчливо переворачиваюсь на другой бок.
А Бани в это время, весело виляя хвостом, перемахивает через меня и снова принимается признаваться в любви телячьими ласками.
– Ладно, ладно, – зажмуриваюсь сильнее, – еще пару минут, хорошо? – Кладу руки под голову, – сейчас мы доцелуемся только… БЛИН! А который час?!
Подскакиваю на мягкой кровати немного пружиня. Хватаюсь за телефон.
– Епрст, Банис! – беру щенка на руки, целуя его. – Ты моя умница! Спасибо, что разбудил!
Настойчивой трели будильника я, как обычно, не слышала.
– Знаю, знаю, с тобой надо погулять, чтобы ты сделал свои делишки, – тараторю сварливо, натягивая длинное вечернее платье. Оно еще со вчерашнего дня ждет своего звездного часа, одиноко вися на дверце гардеробного шкафа. – Но я жутко опаздываю, родной! – извиняюсь перед своим подопечным. – Я кому-нибудь позвоню. Улю попрошу с тобой погулять, хорошо? Ты ведь не обидишься, правда?
Наспех сыплю Банису корм. Наливаю в миску свежей воды, вчерашнюю этот господин пить просто отказывается. Несусь чистить зубы. Споласкиваю лицо холодной водой и подкрашиваю ресницы.
Вот же растяпа. Умудриться проспать в такой важный день!
Уже в такси пытаюсь уложить волосы, доводя внешний вид до приемлемого человеческого.
– Где ты была?! Ты что, проспала?! – набрасывается на меня Ингрид, стоит только переступить порог галереи.
– Ой, мамочки, – прикладываю руку к дребезжащему сердцу. В галерее рабочие носятся как муравьишки – трудяги. Туда-сюда на спинах огромные картины таскают. – Эту на южную стену! – отдает Ингрид указы. – Так, через час уже открываемся, – она придирчиво глядит на меня. Волосы поправляет. Губы поджимает с долей справедливого скептицизма. – Соня. Ну Со-оня. Такой важный день. Твоя первая выставка в родном городе.
– В следующий раз вообще спать не буду ложиться, чтоб не проспать! – совершенно искренне ее уверяю.
Больше, чем я сама сейчас ругаю себя, не способен никто. Взывать к моей совести бесполезно – она вообще еще не проснулась.
– Ладно, – заминает девушка тему. – Это все потом. Скажи мне, – почти насильно мое тело разворачивают к центральной стене. – Я решила ее в самый центр. Ты не против?
По моей спине растягивается вереница мурашек.
«Она» – это картина. Мой «Поцелуй»
Картина, где сконцентрированы все эмоции к одному единственному мужчине.
Холодеют ладошки.
С тех пор как полотно появилось на свет, я старалась на него не смотреть. Просто отдала его Ингрид.
На картине мужчина и женщина.
Нет. Не я и Он. Просто абстрактная пара. Их губы соприкасаются. Взгляды плавятся. Тела тянутся навстречу друг другу, будто поддаваясь магнитам, вшитым в грудины.
Они бесстрашно несут свои души в самое жерло, не боясь оставить вместо себя горстку жалкого пепла.
– Я думала… – выдыхаю, – Ингрид, я считала, что ее вообще здесь не будет. Ну, или повесить ее во второй зал… Хотя бы…
Слышу, как она закатывает глаза.
– Милая, ты поехала крышей? Эта картина – твой бриллиант! Какие тона! Какая экспрессия! Сколько страсти! Эмоций! Нет, ты просто не можешь прятать ее от своих поклонников! Они возненавидят тебя.
Разглаживаю пальцами переносицу. Поднимаю вверх руки.
– Ладно, окей. – Все равно никто меня и Его на этом полотне не узнает.
Это же просто… картина. Искусство. Кому есть дело до того, что я чувствовала, пока писала ее?
– Ты заработаешь на ней состояние, – обнимает меня Ингрид за плечи.
И мне хочется привычно ответить: «Да кому это нужно?»
Но я себя останавливаю.
Нужно.
Чуть меньше года назад Ингрид совершенно случайно попала в клуб «Небеса». Со мной она связалась уже на следующий день, и попросила показать ей остальные работы.
Потом рассказала, что живет и работает в Венгрии, и предложила сотрудничество.
