Я думал, что сердце из камня,
Что пусто оно и мертво.
Ты, шум любви вечнозеленый,
Братанье сосен вековых,
ты ветер памяти влюбленной,
слегка соленый на язык,
как сквозь бутылочный осколок
Зеленоглазого стекла,
Я слышу гул тех дней веселых,
где жизнь так яростно цвела.
Как страстно мы тогда любили,
как суеверно, как легко
друг в друга душами входили
В свободе плена своего.
И не Венера молодая,
Не Эрос- парень удалой.
Эвтерпа- девка площадная,
Соединяла нас с тобой.
И я бесславный переводчик,
Тех вкусных образов, цевниц,
Неосторожный переплетчик,
Тех недописанных страниц,
Еще томлюсь, греховно, немо
На этом прошлом ветерке,
и ты голодная поэма,
еще как птица на руке.
Благослови, отец Овидий,
Счастливых строчек табуны
Упругий аромат событий,
и детский лад моей волны.
Мне упиваться этим утром,
Проснувшись около тебя,
Как первобытным целокупным
тяжелым счастьем Бытия.
Быть может сам Великий Пан
сегодня нас благословляет,
Покуда на шоссе туман,
Его свирель не умолкает,
А нас, как в лучшей мелодраме,
сегодня будит кот Антон,
Своими лапами, усами,
своим урчащим животом.
Ты спишь еще, откину шторы
В болотно-золотых цветах,
И солнце явит свои взоры,
Войдет в табачный полумрак.
Глоток осеннего зефира,
Мотивы Моцарта в груди,
Легка полынь, пуста квартира,
И вечный праздник впереди.
Веселый мир вещей тетрадок,
Ты полон нежности ко мне,
На стульях вечный беспорядок,
и танцовщица на стене.
И дышат ласкою старинной
Слоны с багровых берегов,
И Сафо черные маслины
Над книжкой греческих стихов.
Кошмы румянец домотканный,
Струна счастливой наготы,
Мир сонный чувственный желанный,
Ты полон властной доброты.
Ты полон мифами и снами,
И толстозадый Купидон
Взлетев над тумбочкой с цветами
В трельяже нашем отражен.
Эй, синеглазая лягушка,
Проснись же, девочка, пора!
Лесов черниговских подружка,
и речек младшая сестра.
Ты телом золотой подросток,
Босых воспоминаний ряд,
Истома жарких перекрестков,
Ты дикий угловатый сад.
Комар ли плачет на балконе,
Сверчку ли начал говорить,
Еще хочу с твоей ладони,
Любовь полночную допить.
А утро мягко призывает,
И время к завтраку бежит,
На кухне чайник закипает,
И звонкой крышкой дребезжит.
Прекрасно этот час короткий
Посудным звоном огласить,
И пять яиц над сковородкой
Веселым ножиком разбить.
И кофемолкой серебристой
Арабик размолоть душистый
И в ароматный порошок
Вонзить гремучий кипяток.
Венера, ты уже одета,
Светла, умыта, хороша,
Полна лукавого привета,
И точно яблоко свежа.
«Любви младой военнопленный…»
О как я счастлив целовать
Прохладу, твой изгиб коленный
Еще и снова и опять.
На кухне розовые тени,
Шуршанье солнечных часов,
И аромат молочной лени
И малосольных огурцов.
Когда из чашек кофе допит,
Темно-коричневый густой,
Когда никто нас не торопит,
Никто не гонит нас с тобой,
Мы нежной следуя привычке
С тобой садимся на тахте,
И от моей зажженной спички,
Уже воскурено БТ,
Как фимиам родной Эрате,
А вот и Анненский раскрыт,
Легки тревожные тетради,
И сено осени звенит.
Твой низкий голос открывает
Скалистый штормовой язык
Его душа еще не знает
И слух не полностью проник.
Но я вкусил скупой свободы
Рисунком точным изумлен.
Дымятся Баренцовы воды,
И сух надменный камертон.
Но шепчешь книжку закрывая,
Уже иным освещена:
«Вот, ты вчера сходил с трамвая,
А следила из окна,
Как выходил ты полдень шумный,
И жалость плакала звеня:
Какой ты тоненький и юный,
Какой ты мальчик у меня.»
И ты рукою тронешь шею,
И губ моих, едва – едва.
И я противиться не смею
Как ритуалу колдовства,
И дымку лени разрывая
Сам потянусь к твоей руке,
Тебя почти что не желая
В воздушно сладостной тоске,
А дальше дрема не пускает,
Часы стучат. Оса играет.
У наших ног свернулся кот.
Все слаще солнце припекает,
Высокий полдень настает.
Куда плывем в изгнанье робком
На теплом облаке любви,
Под белоснежным тонких хлопком
Свивая шепоты свои?
И март, и жалость об ОЛЕГЕ,
И то, как остро я грустил
Когда в твоей библиотеке
Я том Петрония раскрыл.
Читал и таял и боялся,
От книги веяло родным,
Как будто сам бродягой шлялся
По римским улочкам кривым,
И выходил на козьи тропы,
Теряя – обретая вновь
У бедных мазанок Европы
Гитона нежную любовь.
Как будто сам я был Гитоном,
И спал в тепле овечьих шкур,
И по утрам гремел бидоном
Пугая итальянских кур.
Петроний, Лонг, Овидий, Татий,
И длинноухий Апулей,
счастливый взгляд античных статуй
Из влажной зелени аллей.
Арба стучит о мостовую,
спят в сене нищие друзья,
В страну любви, в страну родную
В телеге тихой еду я.
И ты мне гладишь лоб и веки,
Движеньем сестринским родным:
Так расскажи мне об ОЛЕГЕ,
О том, как ты встречался с ним,
Ты мне рассказывал так мало,
я только помню твой приход,
Уже почти я засыпала,
Вдруг дверь сквозь сон, шаги – идет.
Вошел ты, пальцы чуть дрожали
И в поцелуи с головой,
И запах комнаты чужой,
его духов, его печали,
И ласки горькой восковой.
И сырость уличных туманов,
И ты все трепетал, все мерз,
казалось из борьбы титанов,
Ты победителем приполз.
Ты говорил – а я терялась,
какой же маленькой казалась
самой себе я в эту ночь,
и гром свалившегося знанья,
Был выше бедного сознанья,
Чем я могла тебе помочь?
