Летит наперсник суетливый
Гонимый ветрами судьбы,
Несёт его неудержимый
Огонь не тлеющей души.
Горя безудержною страстью,
Спешит, мечтая в суете
И время ценное проводит
Порой в бесплодной болтовне.
Пройдя сквозь дебри вековые,
Достигнет царственный предел,
Врата поставит золотые
Стеречь отмеренный надел.
И с тройкой борзою дозорных
Над расширением границ
Он грезит в мыслях плодотворных
Из окон собственных светлиц.
И мнит себя на царском троне
Глава увенчана венцом,
И слышит он в хрустальном звоне
Колоколов церковный звон.
И так меняются столетья,
Тысячелетия летят,
Не удержать лихое племя,
Не повернуть его назад.
У канцелярии небесной
Свои законы и права
Под звон её колоколов
Здесь открывается глава.
Крестьянский двор, как на ладони,
Забором редким обнесён,
Ванюшка, младший сын Ивана,
Гонял в курятнике ворон.
Петух, расстроенный вторженьем,
Ку-ка-ре-ку своё забыв,
Кричал, как старая наседка
И хвост, и перья распустив.
И зная нравы петуха,
Ванюшка юркнул под крыльцо
И там средь хлама и добра
Увидел чудное яйцо.
Невесть, каким узором крыто
И кем во хламе позабыто,
Но ясно было лишь одно,
Что не куриное оно.
Забыв угрозы петуха,
Схватив диковинку чудную,
Ванюшка бросился бежать
Проулком в кузницу пустую.
Когда – то там его отец
Ковал крестьянских лошадей,
Но по причинам не понятным
Лишился радости своей.
Два старших брата в это время
Забаву в кузнице искали
И на Ванюшкино несчастье
В руках с яйцом его застали.
«Сейчас же,– требовал Степан,-
Отдай яйцо, пока не поздно!»
И, подбоченясь, встал в дверях
На страже в кузнице он грозно.
Куда ровняться петуху
С бойцовским норовом Степана,
Но не сравниться никому
С лукавством, мудростью Ивана.
«Но, что вы, братья, – он просил,-
Сгубить такую красоту,
Но, а поесть, я в миг один,
Обед сюда вам принесу».
«Да самосада прихвати»,-
С ним согласился Митрофан.
«Да никому не говори»,-
Ворчал, нахмурившись, Степан.
«Да и смотри, лети стрелою,
А то рискуешь головою…».
И не успели братья наши
В прохладной кузне оглянуться,
Ванюшка – младший сын Ивана,
Успел с котомкой обернуться.
Сбежав от братьев побыстрее,
Неся за пазухой яйцо,
Отца увидев во дворе,
Он юркнул снова под крыльцо.
И слыша, как отец бурчит
Ванюшка вовсе не тужил
И, дожидаясь темноты,
Яйцо наседке подложил.
Неумолимо время движет
И вспять его не повернуть,
Вот здесь пора остановиться
Главе второй расчистить путь.
Наседка вывела давно
В гнезде последнее потомство
И призывала птичий двор
Теперь, для ближнего знакомства.
Среди цыплят её семейства
Гусёнок рыжий с пестротой
К земле частенько припадал
Своею лапкой он хромой.
Но это вовсе не мешало
Его осанке горделивой,
И видно было у гусёнка
Был нрав спокойный, терпеливый.
И, с каждым днём, вкушая пищу,
Ванюшкой в доме припасённой,
Гусёнок гордо возвышался
Пред всеми шейкой золочённой.
И не по дням, а по часам
В гусыню он преображался,
Окраской яркою своей
Он в стае сильно отличался.
Его уродство при рожденьи
Ванюшку бедного пугало,
А для гусыни хромоногой
Беду большую предвещало.
Два старших брата ожидали
Иванов праздничный денёк
И брюхи толстые чесали,
Предвидя жирненький пирог.
И издеваясь перед братом
Удачей редкою хвалились:
«Пустить гусыню под топор
Они с отцом договорились…».
Дождавшись ночи потемнее,
В сарай Ванюшка пробирался,
Решая выпустить гусыню,
Он тут же ей во всём признался:
«Прости меня Златая Шейка,
Не знаю, как тебя спасти,
Решили братья в день Иванов
Тебя, бедняжку, извести»
И слёзы горькие рекою,
Стирая грязною рукою
Он в темноте расслышал вдруг:
«Не плачь, Ванюшка, добрый друг,
Я братьям выкуп уплачу,
Ко дню Ивана, точно в срок
Яйцо златое им снесу».
Иван в испуге: «Эко чудо!»
И говорит он ей: «Откуда,
Ты речь людскую обрела?»
И с удивленьем: «Ну, дела!»
«Ещё не время мне открыться,-
Гусыня молвила опять,-
Но видит Бог, тебе осталось
Ещё немного подождать».
И оставляем за гусыней
Ивана дальше удивлять,
А для истории занятной
Главу вам новую начать.
Уж полночь движется. Темно.
Земля дрожит от сотрясений
И, как кипучее вино,
Бурлит во всех её явленьях.
И свежий, ласковый доселе,
Мой сон плетётся еле, еле,
Не замечая красок ночи.
И нежит томно, чёрны очи,
Объяв сознание дремотой,
Отложит ближние заботы,
Не приближая нужный час,
Продолжить дальше свой рассказ.
И чёрт ли движет темнотой,
Когда спит месяц за горой?
Не спит в ту ночь один Ванюшка,
Весь в думах он все эти дни,
И его мягкая подушка
В себя сложила чьи – то сны.
Он к ней прижмётся головой,
А сон в объятья не идёт
И слышит он, как за стеной,
Как будто кто его зовёт.
Он оторвётся от подушки-
Дрожит от храпа сонный дом,
Прижмётся он к своей подружке-
Опять за стенкой чей – то стон:
«Ванюшка! Выйди, повернись,
Беда стучится у ворот.
Скорей беги! Златая Шейка
На помощь, друг, тебя зовёт».
И он в сарай. По кругу перья,
Светятся яркой пестротой
И след их тянется за дверью.
Бежит. За лысою горой,
Где чёрт лохматый поселился,
Ещё столетие вперёд,
Он видит, как Златую Шейку,
Его семейство стережёт.
Меж ними видно в темноте
Гульбища винные зачаты,
Ножи сверкают на столе.
Они игрой своей объяты,
Не замечают глаз людских.
И видно было, что для них
Хвостом умело чёрт играет
И речь пред всеми изливает:
«Ещё столетие назад,
Когда зарыт был клад подземный,
Был дед представлен охранять
Наследство дивное царевны.