Предисловие
Это случилось в подмосковном городе Орехово-Зуево. Гениальный химик-самородок придумал способ добычи чистого золота из специальной жидкости. Аналогично герою романа Анн и Сержа Голон «Анжелика» Жоффрею де Пейраку, он делал золото никому непонятным способом. Если в романе это не понравилось французскому королю, то в СССР это не понравилось Председателю КГБ СССР Андропову Ю.В., а затем и Политбюро ЦК КПСС. Вроде бы такого человека надо было зачислить в академики и взять на полное государственное обеспечение, дать оборудование, чтобы он добывал много золота, но к его открытию мирового значения отнеслись по-другому.
Настоящее имя этого ученого-самородка Руслан Наимов. Родился он в 1938 году. Его отец, Наимов Мансур Халикович, появился на свет в многодетной семье в селе Красный Остров Нижегородской области. Он был уравновешенным, образованным для того времени человеком, довольно предприимчивым. Переехал из села в город Орехово-Зуево, где было больше возможностей для устройства на работу. Нашел работу. Сначала жил у своей сестры в частном доме. Когда женился, приобрел свое жилье. Его жена, Рабия, из села Большое Рыбушкино Нижегородской области была привлекательной, волевой и решительной женщиной, способной на любые рискованные мероприятия. Вскоре у них родились двое детей: мальчик Руслан и девочка Румия. Смесь генов этих двух неординарных людей и породила гения.
К сожалению, дети не очень помнили отца. Мансур Наимов, уже отслуживший в армии срочную службу, был призван на сборы в июне 1941 года. Его последнее письмо, написанное моему отцу, своему племяннику, привожу по памяти. Моего отца в письме он называет братом, потому что отец воспитывался в семье своих дедушки и бабушки. Оставшись сиротой в четыре года, он рос среди дядьёв и теток, которые ненамного были старше его, а двое даже младше. Письмо не сохранилось, но его содержание отец часто повторял.
Начиналось оно так:
«Здравствуй, брат Андрей (Анвер)!
Пишу тебе с самой границы. Доставили нас сюда товарняком. Хорошо, что лето, не замерзли, хотя ночи не очень теплые. Дали обмундирование, правда, сильно застиранное, но не дырявое. Ничего, ненадолго. Сказали, что сборы до сентября, терпеть можно. Кормят пока, в основном, сухим пайком. Дали винтовки старого образца, но без патронов. Патроны, говорят, в хвостовом вагоне. Доехали без приключений и почти без остановок. Со мной здесь есть татары из Орехово-Зуево, которых я знал раньше. Держимся вместе. Скоро закончишь учебу в своем педучилище и сразу к нам приезжай. В школе рядом с домом нужен учитель начальных классов. В деревне тебе нечего делать. Завтра напишу письмо отцу. Если увидишь их раньше, передай, что у меня все хорошо. Единственное, что мне показалось странным: нас привезли и заперли в каком-то бараке, винтовки отобрали, сказали, вместо них выдадут на днях автоматы. Целый день, до поселения в бараке, мы находились в лесу и отчетливо слышали, как гудели трактора за границей. Не посевная и не уборочная нехорошо это. Кое-кто говорит, что гудят немецкие танки, но командиры пресекают такие разговоры. Надеюсь, все обойдется, но чувствуется напряженность. Товарняк, который привез нас, тут же набили какими-то бумагами и семьями с детьми и отправили назад.
Если что случится со мной, присматривай за моими детьми. Через недельку еще напишу. Обнимаю, твой брат-дядя Мансур.
21 июня 1941 года.»
Это было его последнее письмо. Он погиб в первые дни войны. Сначала считали его пропавшим без вести, потом двое его товарищей, оставшиеся в живых, спустя много лет рассказали, как он погиб.
Ночевали в бараке, их было около двухсот человек, как кильки в бочке. Двери снаружи почему-то заперли. Дисциплина на сборах была не как в армии, более мягкая. Наверное, боялись, что разбредутся по поселку. На полу была разостлана солома. Курить боялись: вдруг загорится, сгоришь заживо. Спали кто как: сидя, лежа. Под утро сначала услышали гул самолетов, а затем взрывы. Поскольку барак стоял в стороне от поселка, его не обстреливали и не бомбили. Люди проснулись и начали метаться, командиров не было, стены барака были из бревен, взломать их было невозможно, ворота тоже оказались крепкими.
Мансур не растерялся и громко крикнул:
– Слушай мою команду! Прекратить панику! Мы не знаем, что там происходит. Ведите себя тихо, не привлекайте внимание. Возможно, скоро придут командиры и выпустят нас.
После его командного голоса народ притих.
– Я думаю, если выходить отсюда, то возможно только через крышу. Давайте сначала понаблюдаем с крыши, что там происходит!
Затем Мансур и еще двое солдат залезли наверх к стропилам и, пробив дырки в крыше из дранки, стали осматривать окрестности. В бараке стояла гробовая тишина, слышались с поселка выстрелы, трескотня пулеметов, взрывы. С крыши хорошо было видно: в поселке шел бой. По дороге между лесом и поселком двигались танки с крестами, шли колонны машин с солдатами, явно не нашими. Пройдя дальше под крышей, Мансур увидел еще одно помещение, там лежали вповалку отобранные у них винтовки и ящики с патронами и гранатами. Он организовал цепочку, и через полчаса уже у всех были винтовки и патроны, одна граната на двоих. Прошло еще два часа, в поселке слышались только одиночные выстрелы. Про них, видимо, забыли, никто не пришел и не открыл сарай. По дороге непрерывно двигалась немецкая техника вглубь страны, на барак никто не обращал внимания. Возможно, командиры-офицеры уже убиты или отступили вглубь страны. Мансур как-то само собой стал командиром.
