Пролог
Истинное удовольствие
В моей художественной студии – моем священном святилище – каждый страстный мазок кисти, который танцевал на холсте, каждая скульптура, которая расцветала под моим прикосновением, была интимным сонетом из моей разбитой души, где слова истекали кровью, а предложения кричали от необузданных эмоций.
Это был мой Эдем.
Мой рай.
Без рубашки и босиком, я стоял перед девственным полотном, готовый превратить ее в мерзкую шлюху с мокрыми трусиками.
Мир вокруг меня растворился в интимном коконе.
Я взяла кисть, окунула ее в малиново-красный цвет и занялась любовью с холстом. Мои бицепсы напряглись. Кисть скользила по поверхности, делая ее влажной.
ДА.
Мое сердце бешено колотилось в груди.
Так много чувственных возможностей.
Я окунула кисть в черный, затем в белый и даже в страстный синий цвета, лаская каждый дюйм белого пространства.
Очень медленно.
Всегда такой терпеливый.
И холст задрожал.
И я дразнила и еще больше разжигала желание.
Черт возьми, да.
Мое тело гудело.
Отстранившись, я хмыкнула, окунула кончик в румянец розового цвета, а затем вернулась, двигая кистью быстрее, жестче.
В пространстве поднялась жара.
Я собрала другие краски и позволила им разлиться по холсту, пока он не стал скользким и не потек.
Черт. После этого мне нужно будет трахнуться.
Кончик моего члена завибрировал от этой сильной потребности.
Похоть пронеслась сквозь меня.
Тем временем моя кисть дрожала, и я мог поклясться, что холст стонал.
Я стал твердым, как скала, моя длина упиралась в штаны, желая прорваться сквозь ткань и трахнуть что-нибудь.
Что угодно.
Это было истинное удовольствие.
Экстази.
Чувственное блаженство.
Я понятия не имел, как долго я этим занимался.
Времени не существовало, когда я был в муках восторга.
Но, когда моя кисть наконец остановилась, передо мной предстала пульсирующая гедонистическая сцена.
Идеальный.
Прерывистый вздох вырвался из моего горла.
Я отложил кисть, отступил назад и восхитился своей работой.
На холсте была изображена таинственная вечеринка, где все гости были увлечены жаркой оргией. Мужчины и женщины переплелись в страстных, дразнящих позах. Их тела переливались. Рябь возбуждения пробежала, как тихий шепот, по их обнаженной коже.
И было ощущение дикой заброшенности и первобытной потребности.
Цвета были смелыми и яркими, отражая высвобожденную страсть, горящую в моих венах.
Я уставился на сцену передо мной, не в силах отвести взгляд.
Это было так реально, что мне захотелось окунуться в картину и присоединиться к ним.
Это шедевр.
Это было так опьяняюще, желание пульсировало глубоко внутри меня.
Каждый изгиб их тел на холсте взывал ко мне. Такой чертовски плотский, что раздул угли моей собственной потребности.
Мой член пульсировал от такого сильного желания, что я подумывал сорвать с себя одежду и потереться ею о холст.
Ты действительно мог бы заставить меня кончить?
Как только я протянула руку, чтобы прикоснуться к картине, громкий стук разнесся по моей студии.
Я нахмурился.
Мой кокон покоя ускользнул.
Я крикнул: “Да?”
Мой дворецкий заговорил с другой стороны: “Мистер Труэтт прибыл”.
С тяжелым вздохом я провела пальцами по волосам. “Впусти его, Спенсер”.
Дверь распахнулась, и это было так, как будто сама студия резко вздохнула при виде фигуры, стоящей на пороге.
Я ухмыльнулся.
Доминик стоял там, одетый сногсшибательно в дизайнерский костюм, который выглядел так, как будто был создан специально для него. Угольно-серый с черными очертаниями. Он был самим воплощением изысканности и вкуса.
Сегодня его темные волосы были стильно зачесаны набок.
Когда мы были задиристыми детьми, путешествующими по миру приемной семьи, наш консультант с любовью называл нас близнецами.
Возможно, именно поэтому они всегда имели тенденцию размещать нас в одних и тех же домах снова и снова.
Каждому из нас были даны одинаковые глубокие зеленые глаза. Независимо от возраста, мы также сохраняли одинаковый рост, что всегда отличало нас от наших сверстников.
По мере того, как мы взрослели, этот параллельный рост никогда не прекращался. Повзрослев, мы оба выросли до шести футов, наши фигуры приобрели мускулистые силуэты, что отражало нашу преданность спортзалу.
И, конечно, была наша общая и очень дорогостоящая зависимость от дизайнерской одежды. Роскошные доспехи послужили нашим заявлением миру о том, что мы не просто выжившие, но и завоеватели.
И, стоя в дверях моего дома, Доминик выглядел победоносным воином, держа в руке завернутый подарок. Коробка была среднего размера в черной блестящей бумаге и с большим золотым бантом.
Я ухмыльнулся. “Дом, ты собираешься войти или просто будешь стоять там?”
“Я зайду, когда ты закончишь разглядывать мой новый костюм”.
“С меня хватит”.
“Хорошо. Это тяжелая работа, но я ношу эти вещи для вашего удовольствия, а также для моего ”.
Я фыркнула.
Доминик отнес подарок внутрь. “Я удивлен, что ты рисуешь прямо сейчас”.
“Почему?”
“Сегодня вечером у тебя большая художественная выставка. Или ты забыл?”
Я застонала от раздражения. “Я этого не делала. У меня есть еще час, прежде чем придет время собираться и отправляться на ужасное дело”.
“Я бы подумал, что для художника демонстрация работы жадным, богатым покупателям была бы лучшей частью процесса”.
