«Адъютант Его Превосходительства»? Что-то знакомое, не так ли? Что-то… такое… героическое. О героях. Вот, только почему – «За спиной…»? Намёк? Ну, если и намёк – то «тот самый»: «не в бровь, а в глаз!». А заодно – «тонкий на толстое». Потому что «За спиной…» – это… за спиной. Но если не устраивает такой довод, есть и другой, ещё более «железный»: а почему бы и нет? Почему бы не приземлить героическое вместе героями? Ну, чтобы было больше похоже на правду, которая состоит из нормальной жизни и нормальных людей? Ведь, если даже они и герои – то, в основном, нормальные? Героизм-то – явление ненормальное. Обычно – следствие чьего-либо разгильдяйства. И ещё: если о героях уже написано в героическом ключе, то почему бы не «поменять ключи»?
Повторно «изобретать велосипед» автору не требовалось. Направление работы ему задали известные энциклопедисты Брокгауз и Ефрон. Они прямо указали, как это можно сделать: осмеять, подражая.
То есть, осмеять серьёзное произведение, подражая его форме и тону, но подставив на место образов и понятий изящных и величественных смешные и ничтожные. Проще говоря: вывернуть наизнанку осмеиваемого писателя.
Автор свято чтит мораль и законы нашего аморального и беззаконного общества. Он уважает право собственности, авторское «и смежные с ним права». Это – тот самый «нос», у которого заканчивается «суверенитет его кулака». Но всё остальное – его! Никто не может лишить автора его прав – в том числе, и права смеха, как здорового, так и не очень. Даже – над «священными коровами».
Да, отчасти это – пародия. Но пародия – вполне законный литературный жанр. Тут на стороне автора – целая группа «авторитетных товарищей». Например, Словарь литературоведческих терминов, который определил целью пародии осмеяние литературного направления, жанра, стиля, манеры писателя, отдельного произведения. Или – БСЭ: «Пародия строится на нарочитом несоответствии стилистических и тематических планов художественной формы. Осмеяние может сосредоточиться как на стиле, так и на тематике. По характеру комизма пародия может быть юмористической и сатирической, со многими переходными формами».
Как видите, уважаемые читатели, пародия – это самостоятельное авторское произведение, а не оскорбление чужого. Доказательством тому является то обстоятельство, что результат «выворачивания наизнанку» имеет мало общего с объектом пародии.
Нет, совпадение отдельных сюжетных линий имеет место быть – как без этого? Но от самих линий остались лишь заголовки. А всё – потому, что сюжеты романа-пародии – уже другие сюжеты, с новым содержанием и иным развитием. Всё окарикатурено, вывернуто наизнанку и подано в совсем даже не героическом ключе.
Поэтому и герои романа-пародии – другие. И характеры их, и поступки разнятся с характерами и поступками объектов пародии примерно так же, как разнятся друг с другом герой Николая Островского Павка Корчагин и герой Ярослава Гашека бравый солдат Швейк.
Ещё одно примечательное обстоятельство. Отчасти этот роман – пародия на пародию исторической правды. Ведь его негероические герои куда ближе к своим прототипам, нежели персонажи объекта пародии. Желающих убедиться в этом автор адресует к историческим документам: формат предисловия слишком мал для их цитирования.
Но главное отличие романа-пародии от первоисточников заключается в другом: здесь нет крови и смерти. А если и случается мордобой, то «не по идейным соображениям», а «по пьяной лавочке».
Ну, чем не вклад автора в дело исторического примирения сторонников «красных» и «белых»?!
Гражданская война, конечно – дело малоприятное и совсем не смешное. Но в этой книге никто никого не убьёт, никто ничего не взорвёт, не сожжёт и не пустит под откос.
Чем же тогда будут заниматься её персонажи – участники той самой гражданской войны? Узнать об этом нетрудно: книга – перед вами.
Автор.
Чуден град Киев – как тот Днепр, который «при тихой погоде»! Чего в нём только нет: Владимирская горка, Софийский собор, Аскольдова могила, Крещатик! А знаменитые киевские каштаны?! А неповторимое прошлое из «матери городов» и «блудного сына»? А оригинальное настоящее из ассорти «колыбели» и провинции? В «матери городов» смогли преспокойно ужиться тоска по чину с жареными каштанами и калёными семечками. Вчерашнее не мешало сегодняшнему: чудному не грех почудить – и даже побыть чудаковатым.
Чуден сей град делами не только Божьими, но и рукотворными.
И сотворили их (натворили, вытворяя) руки самых разных «творцов». Чудеса не кончились и в двадцатом веке: их продолжали творить и вытворять. Этот год – тысяча девятьсот восемнадцатый от Рождества Христова – стал тому наглядным доказательством. В его предъявлении участвовало всё политическое разноцветье города, от «белого» до «жовто-блакитного», при существенном влиянии «зелёного», но решающем – «красного». Это придавало Киеву ещё больший колорит. Такой палитры здесь прежде не было – чем не чудо?! На зависть другим – а, может, и совсем наоборот – град продолжал являть статус чудного во всех отношениях и во все времена.
