Как известно, работа дураков любит. Я, хоть и не был дураком, не мог не ответить ей взаимностью: джентльмен. И, как истинный джентльмен – «рязанского розлива» – я полагал, что даже чужое дело надо делать, как своё. Увы, так и было: я не стал тем, кем хотел стать. А кем я только ни хотел стать! Но стал тем, кем не хотел: следователем. Хорошим следователем, пусть и не от хорошей жизни. В силу хорошего воспитания я хорошо делал постылое дело. А, поскольку ни одно хорошее дело не остаётся безнаказанным, не осталось и моё. Пусть и «через не могу», но я дослужился до «титула» начальника Управления Следственного комитета при прокуратуре области. Под «это дело» я получил и чин действительного советника юстиции третьего класса: генерал-майор «в переводе на наши деньги».
Не ахти, какое достижение – для пятидесяти-то лет, но ведь и этого могло не быть. Все… многие… некоторые ещё помнят «Интернационал» и его когда-то бессмертную установку «Кто был никем – тот станет всем». На это дело можно взглянуть и под другим углом – и текст зазвучит иначе. Например: «кто был никем – тот никем и останется». Или: «кто был всем – тот стал никем». Я не был «всем», хотя «кое чем», всё же, являлся… Но об этом – в своё время. А сейчас я был тем, кем стал… после того, кем был. И с учётом этого «того» моё «генеральство» смотрелось вполне прилично.
Да и городок, в котором я начальствовал над следствием, был не последним захолустьем: как-никак – областной центр, и от Москвы – рукой подать. А что такого: плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Я уже стал генералом, и теперь можно было подумать, если не о «маршале», то о следующей звезде. На худой конец – об участи «второго в Риме», той самой, которой Юлий Цезарь неблагоразумно предпочёл «номер один в провинции»…
Мои традиционные утренние мысли «за жизнь» прервал стук в дверь. Сколько раз я говорил подчинённым: «В конторе не стучать!»… в значении без кавычек, «а воз и ныне там»… вместе с руками, приложенными к двери. А ведь достаточно всего лишь просунуть голову, и испросить разрешения на вход! Это – и служебный этикет, и «устав»!
– Разрешите?
Вот теперь – после лишнего телодвижения и стука по мозгам – в дверь кабинета просунулась голова. Голова принадлежала старшему следователю по особо важным делам. Парень тридцати двух лет от роду трудился у нас три года – всё под моим началом – и успел себя проявить и зарекомендовать, и не только по линии «неуставного стука».
– Входи.
– Да, собственно…
– Входи и не мямли!
– Виноват, шеф!
Особо доверенным в этом здании дозволялось слегка фамильярничать со мной, и «Важняк» относился к их числу. Потому что «в наш тесный круг не каждый попадал»: парень работал не только на свой авторитет, но и на мой. Все остальные – «чернорабочие в белых воротничках» – обращались ко мне в соответствии с титулом: «товарищ генерал». Это было не совсем по Уставу, но ведь, какие-никакие, а погоны нам выдали!
– Ладно, докладывай!
– Убийство.
– Интересное?
– Более, чем…
После такого вступления я частично «отклеил» спину от кресла.
– «Кто да кто»?
«Важняк» неожиданно усмехнулся.
– Чему? – двинул я бровью: не терплю, когда нарушают Устав. Подчинённый слегка подобрался.
– Вы не поверите, шеф!
– Может, и поверю.
– Прокурор области!
Не скажу, что после этих слов у меня отвисла челюсть. Но губы «автоматом» сложились в трубочку – и в таком положении им уже было не удержаться от свиста.
– Фью!.. Да, брат: новость – для первых полос…
Я «собрал до кучи» только что разложенные по столу бумаги, сунул их в сейф, повернул ключ в замке – и решительно вышел из-за стола.
– Едем! Подробности – по дороге!..
Если бы я состоял «на воеводстве» в столице, то подобных выездов у меня было бы, куда больше. Благодаря ассортименту жертв сегодняшняя Москва предоставляет широкие возможности для показа себя в телевизор: чиновники, бизнесмены, «авторитеты», журналисты. Но мы – провинция, и такое «счастье» здесь выпадает редко. Даже в лихие девяностые оно выпадало нечасто, что уже говорить «за сегодня». Поэтому новость была действительно… новость: Москве впору отвыкать, а нам и не привыкнуть.
Не скажу, что я был полон скорби. Говоря по совести, если что на меня и обрушилось, то исключительно радость. По этой причине я даже готов был терпеть временные неудобства, которые доставлял мне факт «упразднения прокурора из жизни». Ведь, помимо чисто профессиональных хлопот, мне также предстояло «обслуживание» любопытства и начальственных амбиций областного руководства.
Причина моего «афронта», по нынешним временам, была донельзя простой: невероятный «сволочизм» прокурора. В «области» – в смысле руководства всех рангов и мастей – не было, пожалуй, ни одного человека, которому этот тип не встал бы поперёк дороги и горла. И не в силу избыточной принципиальности: таковой в перечне недостатков прокурора, отродясь, не было. Наш генерал – действительный советник юстиции второго класса – славился больше своими безразмерными аппетитами на чужие деньги. Просто – не прокурор, а король франков Хлодвиг: «Моё – это моё, а твоё – тоже моё!».
