***
Клеопатра сидела боком. Собственно говоря, ничего древнеегипетского или античного в рисунке не было. В центре обычный стул, слева зеркало, а за ними вкруг тяжёлые портьеры, которые предстояло сделать сплошь тёмными.
Но в осанке сидящей женщины, посадке её головы и перекрестье ног так отчетливо проступало какое-то царственное величие, что про себя я сразу назвал её Клеопатрой.
***
К выжиганию меня пристрастил отец. Он сам сделал выжигатель, с регулируемым по мощности блоком питания, удобной деревянной ручкой и изящной, как мне тогда казалось, петлей накаливания, от прикосновения которой оживало мертвое дерево. Для меня и для многих советских школьников этот вкусный дымок от прижигаемой древесины стал одним из запахов детства. По домам, в школьных кружках и дворцах пионеров целые армии одухотворенных токсикоманов регулярно вдыхали его, балдея от радости творчества в своих деэспешных мирах.
Куда всё ушло? Разделочные доски с рыбками, прямоугольники пейзажей, тигры и шаржи навсегда сгинули в пыли дач и антресолей, как наскальные рисунки ушедшей цивилизации. А ведь подобно древнему художнику, любой из выжигающих мог создать картину, даже не умея рисовать. Конечно, результат складывался из многого – оригинального рисунка, качества переноса копии на доску, силы и угла нажатия, мощности накала петли. Но, независимо от художественного вкуса и мастерства, выжигание давало пьянящее чувство созидания. Неудивительно, что этот копеешный вид досуга был таким массовым в стране, пытавшейся победить в человеке потребителя.
Впрочем, нет уже той страны и несозвучное времени vyzhiganie рудиментарно отвалилось, как хвост, который отпал в ходе естественного отбора у некоторых живых существ.
***
Клеопатра требовала заняться ею, причем немедленно. Выжигание по контурам не составило особого труда. Тяжелее дался общий фон. Добрую половину рисунка нужно было выжечь, отобразив тёмные портьерные ткани, свисающие из-под невидимого потолка. Это кропотливая работа а-ля матричный принтер требовала физически ткнуть выжигателем в несколько сотен квадратных миллиметров доски. Рука быстро устала, от дыма слезились глаза, а кусок портьеры не внушал доверия – соседние ямки получились неоднородными по цвету и глубине прожига. Честно говоря, обработка фонов не мой конёк и с передачей полутонов и освещённости у меня тоже не очень.
Тем не менее через несколько часов выжигание было закончено. Взглянув на доску, я мысленно поблагодарил неизвестного автора рисунка. Образ Клеопатры был настолько выразителен и отвлекал внимание на себя, что слабо исполненный фон не портил впечатления. Возможно, в этом и заключался замысел художника. Сам я рисовать не умею, и способность другого человека несколькими штрихами или мазками достоверно отобразить кусочек мира всегда вызывала во мне микрозависание – как это возможно?
Придирчиво осмотрев работу с различных ракурсов, я отметил, что особенно удался взгляд царицы. На рисунке в профиль был виден только её левый глаз, но ощущение именно взгляда было полным. Вот только не было в нём ни властности, ни порочности, приписываемых её историческому прототипу. А была лишь спокойная уверенность человека действия.
***
Тогда все жили пятилетками и повышенными обязательствами. Несмотря на картонно-фанерные лозунги, советский полуматерик планово дрейфовал вперед вместе с миллионами своих граждан.
Нашу первую квартиру-однушку получил отец как молодой специалист. Ровно через пять лет мы уже вчетвером – родилась сестра – въехали в новую двухкомнатную от маминой работы.
До сих пор помню то чувство радостной новизны. Ведь всё было новым – пространство, планы, жизнь. Новые соседи, такие же молодые и счастливые, как мои родители, и также готовые к взаимообмену солью, посудой, табуретками. Их дети, открытые игре, дружбе и, конечно, ссоре. И общая на всех уверенность, что через пять лет будет ещё лучше.
***
После пятилетки реформ в нашем посёлке городского типа оба градообразующих предприятия уверенно лежали на боку. Это были Завод железобетонных изделий и Управление мелиорации земель. Ещё недавно они платили зарплаты, строили жильё, тянули инфраструктуру и социалку. Ветер перемен, с шипением вырвавшийся на просторы страны, принёс какой-то неведомый вирус, который высосал из них все жизненные соки, весь вложенный в них труд сотен людей и оставил медленно умирать в виде памятников самим себе.
В это время я, получив престижный диплом экономиста, начинал свой трудовой путь в одном из них – Управлении мелиорации, по направлению от которого и учился в вузе. Директор конторы сочувственно вошёл в моё положение и оформил на полставки, тем самым выполнив свои обязательства, хоть и взяты они были в совсем другой жизни. Он, виновато разводя руками, долго и растерянно говорил о тяжёлом финансовом положении предприятия, о том, что денег на расчеты с персоналом нет и подвижек в ближайший год не предвидится.
Поскольку планово-экономическая деятельность фактически не велась, меня определили в бухгалтерию, сжавшуюся к тому времени в несколько раз. Работы у бухгалтеров было и вправду немного: амортизация стареющих фондов, начисление невыплачиваемой зарплаты и балансы для налоговой. Мне же поручили задачу удивительную – подготовка ещё официально не отменённой, но уже официально не требуемой отраслевой отчётности в вышестоящие инстанции системы мелиорации. На бланках с номерными кодами располагались громоздкие таблицы, в которые я из месяца в месяц переносил остаточные показатели.
