Бах, бах, бах…
Твою ж мать…
Бах… бах… бах…
Да выключите уже эту зубодробилку! Или это перфоратор?
Я открываю один глаз, потом второй, щурюсь…
Яркое солнце ослепляет, как его отключить?
Вожу глазами по комнате, пытаюсь отыскать настенные часы, но голова ужасно кружится, зрение расфокусировано, все плывет…
С трудом приподнимаю голову и тут же адские «вертолетики» начинают свое авиашоу.
Переворачиваюсь на бок, шарю по полу рукой в поисках телефона. Пусто. Сколько ж время?
Бах, бах бах…
Виски долбит, голова раскалывается. Во рту, как в помойной яме. Нет, хуже. Как будто там кто-то сдох. Или что-то. Наверное, моя совесть.
Хочется пить. Да, дико хочется пить.
Бах, бах, бах…
Рррррр-рр-ррррр… А это еще что?
К звукам перфоратора добавляется другой, похожий на собачий грубый лай и рычание. Откуда у нас дома кобель? Или я не дома?
– РРР-ррр, рав-гав…ррр-рррр…совсем охренел? – ух ты, не хило я вчера надрался, что собаки говорящие мерещатся… почему-то голосом отца.
– Гав-гав, ррррррр… лишу, на хрен, денег тебя, щенок неблагодарный…
А, все-таки отец!
– Очнулся? – рычит Иван Сергеевич, мой отец.
– И тебе доброе утро, – в подушку мычу я.
Он стоит у окна, сложив руки на груди, и испепеляет меня взглядом. У-ух! Глаза дьявольски горят, брови сведены к переносице, губы поджаты. Бесится! Шикарное зрелище!
– Через пятнадцать минут. В столовой. И только попробуй не притащить свою пьяную задницу, – цедит сквозь зубы.
Уходит, демонстративно хлопнув дверью. Специально, потому что знает, как мне сейчас хреново.
***
Поднимаюсь. Меня ведет из стороны в сторону, в ушах звенит, а к горлу подступает противная тошнота. Резко срываюсь с места и еле успеваю добежать до туалета, благо в моей комнате он свой, как содержимое моего желудка извергается в унитаз.
Н-да-а… Последний стакан был явно лишним. Или несколько последних. Усмехаюсь. Смотрю на себя в зеркало, висящее над раковиной, любуюсь. Синие круги залегли под глазами, волосы растрепаны в разные стороны – красава, че. Та-ак. А это что? На шее багровеет красное пятно. А вот еще одно – около уха. Стараюсь вспомнить, что вчера было: пятница, клуб, столик, громкая музыка, выпивка… много выпивки, какие-то люди, танцы, потом пьяные танцы, смех, толпа, темнота, запах пота и алкоголя, мужской туалет… Наташка! Точно Наташка! Вчера перестаралась. Или она не Наташка? Оля? Лена? Похрен…Наклоняюсь к раковине и прямо из-под крана жадно пью воду. Так-то лучше.
Приняв наспех контрастный душ, почистив зубы и переодевшись в свежую одежду, спускаюсь в столовую. Отец сидит за столом, в длинном банном халате, держит газету и якобы читает. На самом деле он делает вид, будто ему это интересно. Так себе пародия на итальянского мафиози! Ему еще сигары в зубах не хватает! Откуда у него эта манера, я не знаю, но мне дико смешно, и каждый раз приходится стискивать губы, чтобы не заржать! Аль Капоне фигов!
– Доброе утро! – здороваюсь со всеми.
Отец, комкая газету, бросает ее на стол и смотрит на меня грозно.
– Сынок, милый, доброе утро! – мать начинает суетиться, увидев меня. Ее настороженный взгляд мечется то ко мне, то к отцу. Она знает, чем дело пахнет! Мать старается быть амортизатором между мной и отцом. Всегда пыталась сгладить наши ссоры и конфликты. А они у нас каждодневные. И с каждым разом все изощреннее и изощреннее. У нас с батей сложные отношения. Вернее сказать, нездоровые, катастрофически токсичные отношения.
– Сынок, тебе кофе сделать? Ой, а это что? – мать подходит ближе и вглядывается куда-то в область моей шеи. – Аллергическая сыпь, что ли?
Я непроизвольно дотрагиваюсь рукой до места предполагаемой сыпи и вдруг вспоминаю: Наташка! Или Ленка, или Олька!
– Ага, ма, аллергия! – давлю довольную лыбу. – На Ивана Сергеевича! – откровенно начинаю ржать!
Мать охает, прикладывая ладонь ко рту.
Отец бесится, когда я называю его по имени-отчеству дома. А мне хорошо. Вскидывает на меня озлобленный взгляд. Знаю, батя, как ты меня «любишь»! И это взаимно!
– Веселишься? Ну-ну! Скоро я повеселюсь, когда лишу тебя денег, машины и всего, что у тебя есть! – взрывается отец.
Ну вот, начинается, даже кофе допить не успел! Скрещиваю руки на груди, откидываюсь на спинку стула. Я готов принимать удар, готов к словесному бою, упрекам, обвинениям и приказам. Все это не ново.
Но мне плохо. Меня все еще мутит, голова кружится, хочется завалиться на кровать и уснуть. А вместо этого я сижу напротив отца и слушаю его гневную тираду:
– Это уже ни в какие ворота не лезет. Наше с матерью терпение лопнуло! —сокрушается отец, размахивая перед моим носом руками. – Ты посмотри на себя, на кого ты похож, в кого превратился!
Я опускаю взгляд и делаю вид, будто рассматриваю себя, стряхиваю невидимые пылинки с плеч.
Любаня, наша повариха, незаменимая помощница, человек, которого я искреннее уважаю в этом доме, прыскает со смеху, когда ставит на стол завтрак. Отец бросает на нее гневный взгляд и Любаша, от греха подальше, тут же испаряется на кухню. Забери меня с собой, а!?
– Во сколько ты вчера пришел? Да и, спрашивается, зачем? Ну и оставался бы там, где надирался со своими тупыми дружками! Ты меня не уважаешь, это давно понятно, но мать хотя бы побереги! Она места себе не находит. Вчера опять давление подскочило, – продолжает отец.
