Герман
– Бондаренко, на выход!
Лязг металлической двери, бьющий по мозгам. Недовольный бубнеж моих соседей.
– Бондаренко!
Передергиваю плечами.
Ну че ты так орешь? Башка гудит…
– Я не понял, тебе особое приглашение нужно? Или понравилось тут у нас? – усмехается дежурный.
–Ага. Уютно, – сиплю, вставая с деревянной скамьи.
Наклоняю гудящую башку влево-вправо. Растираю ладонью затекшую шею.
– Могу продлить тебе пребывание. Хочешь? – снова усмехается гражданин начальник и широко открывает для меня решетчатую дверь. Я провел здесь половину сегодняшней ночи, не сомкнув глаз и морщась от потолочного светильника.
– В другой раз… – хлопаю себя по карманам джинсов, отыскивая очки, но вспоминаю, что менты все отобрали.
Тело ноет. Меня словно прокрутили через мясорубку.
– Ловлю на слове! – ржет дежурный. – Давай за мной.
Идем по тусклому вонючему коридору. Смотрю прямо перед собой. Конкретно в этом участке я впервые, но за последние полгода я – частый гость подобных мест, и изнутри они все похожи.
– Здоров, Тем, а ты че к нам зачастил? – голос моего конвоира эхом отражается от казенных стен.
Он останавливается, я торможу следом. Смотрю вперед, на мужика, с которым дежурный здоровается за руку, узнавая в нем того самого гайца, из-за которого провел ночь в этой помойке. Он узнает меня тоже, когда, выглянув из-за плеча дежурного, скользит по мне сощуренным взглядом. Нервно сглатывает.
Салют! Давно не виделись!
Улыбаюсь ему в ответ, приветствуя двумя поднятыми вверх пальцами.
– Че лыбишься? Утро у тебя доброе? – гаишник игнорирует своего собеседника, отдавая мне свое эксклюзивное внимание.
Подмигиваю ему.
– Тем… – стопорит его дежурный, когда тот делает шаг в мою сторону.
– Ты глухой или тупой?
– Ну че ты бесишься? – лениво складываю руки на груди и подаюсь корпусом вперед, глядя на три звездочки на его погонах. – У-у-у… А че ты до сих пор старлей? Ты поэтому такой злой, да?
– Слушай сюда, ублюдок малолетний… – гаец в два шага оказывается напротив моего лица и хватает меня за футболку, притягивая к своим расширенным ноздрям, – дерзить ты научился, в остальном ты – полное дерьмо. Легко быть крутым за родительские бабки.
Дежурный бросается к нам:
– Тем, хорош. Отпусти его, – рвано озирается по сторонам.
– Спокойно, спокойно, порвешь… – давлю наглую лыбу, смотря гайцу прямо в глаза, и развожу руки в стороны ладонями вперед в тот момент, когда позади нас раздается мужской голос:
– Что происходит?
– Здоров, батя! – повернувшись к отцу, растягиваю губы в насмешливо-ехидной улыбке.
Отец смотрит на ментовские руки, вцепившиеся мне в футболку, отчего старлей резко их сбрасывает и отходит от меня на метр. Подмигиваю ему, замечая, какой перекошенной стала его побагровевшая морда. Это он меня сюда определил. Но прежде несколько раз прилично приложил лицом о капот моей тачки, скрутив руки за спиной. Шустрый чувак оказался, принципиальный зараза. Нагнал на своей развалюхе.
– Доброе утро, – здоровается Борис Германович, не глядя на меня. – Я отец… этого… – кивает в мою сторону, на что усмехаюсь, качнув головой, – …нарушителя, – добавляет.
Этого…
– Где нам можно… поговорить? – отец произносит это так, что ни у одного мента не возникает желания оповестить его о том, что мы находимся не в его офисе или в торговом центре, а в отделении полиции. Но за меня уже заплатили. Заплатили столько, чтобы Борис Германович Бондаренко мог позволить вести себя так, а я мог позволить себе приложить к виску два пальца и отсалютовать старлею, у которого дым валит из носа.
– Я вас провожу, – отзывается дежурный, за что получает от бати скупой благодарственный кивок.
Бесячей походкой прохожу мимо гайца, который провожает меня смертоносным прищуром. Была бы его воля, он бы меня закапал. Прямо здесь, у входа в участок.
Нам с отцом выделяют пустой кабинет, и я примерно представляю, для чего это все.
Нравоучительная лекция младшему неуправляемому сыну господина Бондаренко, позору семьи, выродку, на котором природа отдыхает.
Ну окей.
Пристраиваю свой копчик на стуле, ерзая и пытаясь найти более-менее удобное положение.
– Чет ты припозднился, – зевнув, лениво отвешиваю претензию, когда отец садится за стол. Соединяет пальцы в замок и смотрит на меня испытывающе.
Показательно растекаюсь по стулу. Поза максимально расслабленная и нахальная. Отцу не привыкать, это представление для него, он в теме.
– Подумал…может, ночь в обезьяннике пойдет тебе на пользу… – усмехается Борис Германович.
О, как!
Лады, принимается.
Молчу.
Башка гудит беспощадно, спать, блин, хочется.
–… но, видимо, не пошла…– с сожалением заключает батя и замолкает.
Его молчание слишком оглушающее. Представляю, что творится у него в голове, от его мыслей у меня уши закладывает.
Даю ему время. Пары минут достаточно, чтобы начать:
– Наслышан, какое представление ты ночью устроил. На местном канале оценили.
Уже? Оперативно работают!
– А ты? Оценил? – расплываюсь в довольной улыбке, вспоминая, как ночью всполохнул скучные улицы.
– Превышение скорости… – констатирует батя, забив на мой вопрос.
Под двести втопил, ага.
– Там по мелочи, – уклончиво отвечаю.
