Усталой поступью охотники брели,
В закате небо. Чаща. Вечерело.
Дорогой разговоры не вели,
Об отдыхе давно молило тело.
Чернеет лес. Вспорхнула где-то птица,
Пришлось ускорить путникам свой шаг.
К лесной сторожке надо торопиться,
Там ждет их сытный ужин и очаг.
Мелькнул огонь. Залаяла собака,
Вздох облегченья дружный прозвучал.
Бежит к забору верная дворняга,
Хозяин на крыльце гостей встречал.
Обнялись и в избушку заспешили,
Лесник нехитрой снедью стол накрыл.
Охотники гостинцы разложили,
Всех ужинать хозяин пригласил.
– Скажи, Никитич, что в лесу за ямы,
Травой уж поросли, но глубоки?
Разрезали твердь леса словно шрамы,
С вопросом смотрят дружно мужики.
Задумчиво сидит лесник на стуле,
Достал табак и трубку им набил.
Рассказ начнёт, охотники смекнули,
Откашлявшись, Никитич закурил.
***
– Давным-давно и лесом, и округой,
Один старинный панский род владел.
Стоял их замок царственно за лугом,
Князей Скаржицких это был удел.
Но речь пойдет о пане Станиславе,
Красив и статен был тот дворянин.
Все знали о его горячем нраве,
Но не злоблив был и отходчив господин.
Любимец дам, известный соблазнитель,
Прелестниц юных много он сгубил.
И хоть сердец и был он покоритель,
Но душу для одной пан сохранил.
Любил он пылко, жадно, всей душою,
Любовь цвела как дивнейший цветок.
Не мог назвать ту женщину женою,
Но чувства породили их росток.
Служанка, дворовая девка, Анна,
Возлюбленной Стани́слава была.
Всё было в ней прекрасно, без изъяна,
Дочь Чесу она князю родила.
От счастья сердце пана разрывалось,
Ребёнка он безмерно обожал.
В лице Чеславы Анна отражалась,
Он их боготворил и баловал.
Но счастье бесконечным не бывает,
Превыше для вельможи – только честь.
Стани́слав срочно в Гродно отбывает,
О свадьбе пана разлетелась весть.
Ещё младенцем князя обручили,
И виделся с невестой он лишь раз.
Обеты только злость в нём пробудили,
Но не посмел Стани́слав дать отказ.
Гуляла шляхта весело и шумно,
Вино за молодых лилось рекой.
Супруга влюблена в него безумно,
А мысли князя в тайне о другой.
Он вместо Софья, шепчет имя Анна,
Душой Стани́слав рвётся только к ней.
Холопочка лишь для него желанна,
Домой попасть стремится он скорей.
***
Княгиня озорна и безмятежна,
Румянец её бледность затопил.
Всё норовит коснуться мужа нежно,
А князь меж тем как статуя застыл.
Чета Скаржицких прибыла в поместье,
Хозяев слуги бросились встречать.
Об их приезде разнеслось известье,
Средь дворни милой Анны не видать.
Жену в покои пан сопровождает,
Забыв приличья, сам уходит прочь.
Одна в постели Софья засыпает,
Стани́слав же с другой проводит ночь.
У каждого есть точка невозврата,
И боль, что режет сердце изнутри.
Когда душа огнём тревог объята,
И превращаются ожоги в волдыри.
Что в омут Софья в ненависть ныряла,
Пропитывала кровь она как яд.
Страх и презренье Софью истощали,
Как лёд студёным стал княгини взгляд.
Ни ласка и не роскошь одеяний,
Стани́слава к ней не смогли привлечь.
И чем он холодней, тем Софья рьяней,
Хотела Анну до смерти засечь.
В мечтах она холопку убивала,
И муж принадлежал лишь только ей.
Реальность после горькая всплывала,
И боль взрывалась сотнями огней.
Дни скоротечны: время незаметно,
Стекались плавно месяцы в года.
Уныла жизнь Софьи и бесцветна,
Княгиня не смеялась никогда.
Быть может век свой так и скоротала,
Обиду с унижением тая.
Но по зиме вдруг Софья осознала,
Что скоро их пополнится семья.
Растёт живот, а с ним растёт надежда,
На брак счастливый, преданность, любовь.
Ах, Софья, словно глупая невежда,
В мечтах наивных, ты забылась вновь.
Для пана ничего не изменилось,
Жена лишь для наследника сосуд.
Терпеть ему супругу приходилось,
Для князя находиться с нею труд.
***
Промчалось лето, осень наступила,
Наряд, надев пурпурно-золотой.
Печальные окрестности застыли,
Глаз радуя своею красотой.
Князь с ловчими с охоты возвращался,
Бежала свора гончих впереди.
Во весь опор на скакуне он мчался,
Слуг свиту он оставил позади.
Как вихрь он влетел в ворота замка,
И с взмыленного спрыгнул жеребца.
Лежала на попоне волка самка,
Стани́слав пот рукой утёр с лица.
Затянуты у зверя пасть и лапы,
Густая шерсть свалялась на боках.
Волчица издавала только храпы,
И ненависть горит в её глазах.
Янтарный блеск их пана прожигает,
И светится в них не звериный ум.
Она глядит и даже не мигает,
Стани́слава холоп отвлёк от дум.
– Куда определять, пан, животину?
Скосив на зверя взгляд, слуга спросил.
– На задний двор, где держат всю скотину,
– Сидит пусть в клетке! – князь провозгласил.
В окно за мужем Софья наблюдала,
Как дворни он приказы отдавал.
Она почти с постели не вставала,
Живот передвигаться ей мешал.
Ломило тело, и спина болела,
Страдала от одышки госпожа.
Дитя росло, а мать его слабела,
Дни проводила Софья возлежа.
К жене Стани́слав даже не поднялся,
Покои обходил он стороной.
У горничной о Софье он справлялся,
Не виделся с ней много дней порой.
Вот и сейчас он сжал в объятьях Анну,
Волос вдыхая сладкий аромат.
– Люблю, – шептали губы неустанно,
– А я тебя, – её слова звучат.
– Любимая, мне надо отлучиться,
