ГЛАВА ПЕРВАЯ
Как же удачно Фабио решил отправиться в город пешком! По взмыленной лошади сразу поняли бы, что он выезжал, а человек сам себя так не выдаст, если жить хочет. Не выходил он – и точка. Совершенно верно, синьор судья: весь вечер сидел дома. Какие контрабандисты, что вы? Граф делла Гауденцио со всяким отребьем дел не имеет!
Едва ввалившись в дом, он завопил:
– Миа! Миа!
Охнул, придерживая рукой остро режущий бок. Не дожидаясь Миа в прихожей, понесся в кабинет, там схватил с вечно неубранного стола початую бутылку вина – и тут же устремился в спальню.
Гаркнул:
– Дамиана, ты мне нужна!
Запыхавшаяся служанка прибежала, вытирая руки о передник, торопливо сделала книксен:
– Что угодно вашему сиятельству?
Объяснять подробно было некогда. Фабио хотел бы, но время поджимало, и на галантность его не оставалось вовсе. Он принялся тараторить, стягивая с себя одежду:
– Моему сиятельству угодно, чтобы ты меня спасла, Миа. Просто сделай вид, что так и нужно! Лицо можешь прятать, просто не выдавай! – он почуял, как ей невольно передался его испуг, и продолжил тверже, вбросив в слова чары убеждения: – Распусти волосы, Миа, иначе никто не поверит. Распусти немедля!
Трясущимися руками та сняла наколку, вытащила шпильки, и шелковистый поток каштановых вьющихся волос ниспал гораздо ниже талии.
– Я ведь не плохой господин, Миа? – спросил он, прежде чем протянуть руки к шнуровке ее платья.
– Вы замечательный господин, ваше сиятельство!
Щеки Фабио опалило стыдом: пользоваться ее добрым отношением, подталкивая магией к необходимому поведению, было совестно, но страх тюрьмы оказался сильнее голоса совести.
– Значит, доверься мне – и у тебя по-прежнему останется эта работа, как и у остальных. Арестованному, а тем более казненному, не нужно много слуг! Платье долой, и поживее!
Вдвоем они в считанные мгновения сняли с Дамианы платье и фартук, оставив девушку только в белье. Фабио спешно запихнул ее унылую одежду под свой плащ, уложил Миа в постель и сунул ей в руки бутылку.
– Глотни хорошенько, так проще расслабиться! Нам ведь тут очень весело, сердце мое? – ласково и ободряюще спросил Фабио: ему не нужна была испуганная женщина в постели, отнюдь. Никогда.
Дамиана глотнула, поставила бутылку на пол, и так выглядело лучше – убедительнее. Они едва успели прижаться друг к другу, накинув одеяло, скрывая, что почти одеты, как за дверями послышался шум, и Эстель закричала:
– Ваше сиятельство, к вам господа из городской стражи!
– Я никого не принимаю! – крикнул Фабио в ответ и принялся щекотать Миа. Та пискнула, и он сказал: – Правильно, а лучше стони! – и поцеловал ее в скулу.
Разумеется, господа из городской стражи вовсе не собирались оставлять его в покое и ворвались на подготовленную сцену, чтобы увидеть, что Фабио делла Гауденцио давно и славно проводит время у себя дома. Самый молоденький из четверых при виде этой восхитительной картины немедленно залился краской по самый шапель и, отвернувшись, принялся сосредоточенно созерцать портьеру. Так что не увидел, как синьор Фабио, не обращая внимания на господ стражников, одарил девицу весьма страстным поцелуем, а потом протянул руку за бутылкой, едва не уронил ее на пол, но все же ухватил и сделал пару солидных глотков, после чего недовольно изрек:
– Я же сказал, что не принимаю! К тому же вы смущаете даму. Ты ведь смущаешься, кошечка? – дама томно захихикала, потому что Фабио снова незаметно пощекотал ее под одеялом.
– Прошу простить, синьор делла Гауденцио! – выпалил усатый стражник со шрамом через левую бровь. Он смущаться не собирался вовсе – ему еще и не такое видеть приходилось. – Нам поступил сигнал! Что похожего на вас синьора видели на улице Джельсомино ровно в тот момент, когда…
– Что мне, спрашивается, делать на Джельсомино, – перебил Фабио развязным тоном, – когда у меня в кровати уже расцвел свой жасминчик? – и, подмигнув стражникам, собственнически притянул Дамиану к себе.
– Прошу простить, синьор делла Гауденцио! Вероятно, обознались…
– И долго вы будете тут стоять? – возмутился Фабио. – Я занят! Подите вон!
– Прошу простить… – в третий раз повторил усатый, и стражники поспешили к дверям.
Сделавшийся совершенно пунцовым молоденький вылетел из комнаты первым, будто за ним гнались. Когда они вышли, Фабио со стоном свалился на кровать и тихо попросил:
– Полежи еще немного тут, Миа! Вдруг вернутся!
Дамиана приподнялась и обеспокоенно заглянула ему в лицо.
– Вам нехорошо?
– Меня ранили, – он криво усмехнулся. – На Джельсомино, где меня, как следует считать господам из стражи, вовсе не было. Так что пока лежи! Лежи, не суетись, ради небес, не помру за пять минут, раз до сих пор не помер…
Для убедительности Фабио схватил ее за руку, не давая подскочить и начать хлопотать вокруг его раны, и от резкого движения болезненно поморщился, стиснув зубы и шумно вздохнув.
Теперь, когда синьор Фабио отстранился, Дамиана могла почувствовать невесть откуда взявшееся мокрое пятно на сорочке – ткань неприятно и холодяще липла к телу. Кровь, разумеется, это была его кровь. Для Дамианы все это было чересчур, и она замерла в растерянности, не понимая, что делать. Произошедшее оказалось ей чрезмерным. Он ранен, а у нее только что случился первый в жизни поцелуй! Первый, такой неожиданный и страстный! Вряд ли, конечно, синьор Фабио придал этому хоть какое-то значение: у него в постели перебывало слишком много синьор и синьорин, куда более знатных и видных, чем она, так что для него это было не внове и вовсе не интересно. А еще он ранен, наверняка страдает, сдерживается и ему совершенно не до нее. Он бы поцеловал даже и кошку, чтобы не попасть в тюрьму. Это глупышка Дамиана ощущала охватившую ее истому, впервые очутившись в одной постели с опытным мужчиной, каждое прикосновение которого будило в ней неведомые доселе ощущения. А ему не было до этого никакого дела и быть не могло – ему же дурно совсем! Так что, можно считать, это случилось лишь с ней одной.
