[Пурана первая]
{В давние времена, когда нави едва только приняли Кодексы и даже называвшие себя культурными очень мало отличались от диких, ведь соблюдение законов не вошло в их плоть, не стало воздухом, которым они дышат, случилась война между джанападами Калинга и Ваджи. Было много битв, огненные заклятья выжигали поля и джунгли, пролились реки крови, но воины обеих сторон были отважны, и ни одна из сторон не могла взять верх на другой. Одной из армий Калинга предводительствовал наследный ювараджа Кесари, а одной из армий Ваджи – наследная юварани Чарулата.
Так случилось, что в честном бою между двумя армиями юварани Чарулату взяли в плен. Думая, что она простая сенапати, ее преподнесли юварадже Кесари как наложницу, и он познал ее, как мужчина познает женщину, раньше, чем услышал ее имя.}
Ваджийцы давали серьезный отпор, и среди всех выделялась синяя навка, которая сражалась не на жизнь, а на смерть. Только Кесари не нужна была гибель легкого отряда врагов, ему были нужны сведения. А навка буквально выплясывала танец смерти: от нее летели мощнейшие заклятья, так что Кесари, ощущающий себя единственным сравнимым с ней по силам магом, с трудом прикрывал своих.
Разобрать что-то в бешеной горячке боя было трудно, и Кесари далеко не сразу заметил знаки отличия, украшавшие оружие синей ваджийки – но, едва заметив, рявкнул громко, как мог, чтобы его услышали все:
– Живой синюю брать! Она мне нужна! К людям остальных, берите ее живьем!
На размышления о том, что делает сенапати Ваджи с малым отрядом посреди джунглей, времени сейчас не было. Главное – она тут была, и это стало огромной удачей для Кесари. Когда все его нави, повинуясь приказу, кинулись на синюю кшатри, опутывая ту заклинаниями, ее сопротивления хватило ненадолго. Они дали уйти почти всем остальным ваджийцам, но Кесари не слишком сожалел: в его руках оказалась сенапати, которая наверняка могла порассказать больше всех своих бойцов вместе взятых.
И все же она была восхитительно хороша. Пожалуй, даже сильнее Кесари: одна на несколько десятков – и продолжала сопротивляться! Он невольно засмотрелся на нее, уже связанную, оплетенную сковывающим магию заклятьем, но гордо и прямо держащую спину и голову, будто это она взяла в плен своих врагов, а не наоборот.
– Хороша, как же хороша… – пробормотал Кесари себе под нос, не думая о том, что его могут услышать, и велел отступать к лагерю.
Кесари вздохнул, готовясь к нелегкому разговору с пленной военачальницей, которая вряд ли будет готова выдавать ему все тайны так уж сразу, и решительно вошел в шатер. Где обнаружил пленницу у себя на ложе, скованную и совершенно обнаженную. Только кисти рук и ступни ног были некрасиво замотаны в тряпки. Но взгляд невольно скользнул по восхитительной синей коже, лаская обычно скрытые под одеждой прекрасные части тела.
Ошарашенный, Кесари остановился, потер рог и недоуменно спросил самого себя:
– Это еще что? И какого человека?..
– Не что, а кто! Я, между прочим, навь! – сварливо ответила девушка.
– Но почему?.. – он замолк, догадавшись, почему именно пленница оказалась в его шатре в подобном виде. Скривив губы, ювараджа махнул рукой, высказавшись: – Ретивые недоумки! – и вышел из шатра.
Вернулся он нескоро, с ворохом женской одежды в руках. Глядя в сторону, сказал:
– Простите их, это все от чрезмерного желания угодить мне, вот только мыслей они не читают. Я собирался поговорить, а не… вот это все.
Девушка недоверчиво хмыкнула. Он продолжил:
– Если дадите мне слово Чести не сбегать, я вас сейчас же освобожу и отдам одежду.
– Очень благородно шантажировать меня сейчас, – ядовито ответила она.
Кесари снова вздохнул.
– У меня есть вариант, что я буду делать в другом случае. Но, может, дадите слово?
– Нет! – девица отчетливо скрипнула зубами, и Кесари понял, что удерживать ее в плену будет непросто.
– Простите, но я не хочу, чтобы вы сбежали, поэтому придется сделать так.
Он кинул в нее парализующее заклятье и после этого снял оковы. Кожа пленницы оказалась на ощупь такой же шелковистой, как и представлялась. Кесари стащил тряпки, которыми были замотаны ступни пленницы, и сказал:
– Очень надеюсь, что когда я сниму заклинание, вы меня не поцарапаете, хотя бы в качестве ответного жеста доброй воли за то, что я с вас это снял.
Потом Кесари принялся ее одевать. Хотелось задержать руку, скользнуть ею туда, куда вовсе не нужно, когда натягиваешь сальвар на ноги, но Кесари закусил губу и сосредоточено делал вид, что нагая пленница вовсе не будит в нем потаенных желаний. Никаких, даже когда он добрался выше и пришлось приподнимать ее нижнюю половину, чтобы надеть сальвар до пояса. С камизой было и того сложнее: он усадил девушку, придерживая одной рукой и, кажется, заметил в ее глазах слезы, а что уж точно заметил, так это ее потрясающе красивую грудь, которая так и просилась в руки.
Захваченная в плен в бою, девушка пахла гарью и собой. Никаких духов и притираний, просто честный пот, но запах показался ему лучше храмовых благовоний. Хотелось закрыть глаза и наслаждаться ее ароматом, но этого он не сделал тоже, продолжая заниматься только необходимым для приведения ее в порядок. Кесари не представлял, что провозится с этим так долго, но с безвольным телом в самом деле оказалось очень сложно. Однако в конце концов он все же управился, усадил пленницу среди подушек, как ему представлялось, достаточно удобно и, вернув оковы на ее руки и ноги, снял заклятье. Усевшись на дальний край ложа, на приличествующем для ведения светских разговоров расстоянии, он сказал:
