Часто снится мне сон: как будто бы ночь, я стою на пути железной дороги, а навстречу летит мне Владимир Ленин – десятой модели. Он рычит и шипит, и колеса стучат, и светят в лицо его яркие фары. А я между двух рельс – на шпале стою; я весь онемел и сойти не успею… Остались доли секунды, но они для меня словно застыли в воздухе и медленно, но необратимо приближают финал. Я слышал, как машинист включил экстренное торможение и поезд уже на тормозах скользит ко мне, сдирая металл. Ещё немного и Владимир Ленин накрутит меня на колёса и размажет своим раскалённым железом по рельсам. А машинист потом будет собирать останки и складывать в кучу.
И только встают перед глазами грозные, могучие, помятые старыми ударами буквы ВЛ (номер десять), – я просыпаюсь от ужаса и долго ещё не могу заснуть, видя суровое лицо вождя Великой Революции, победителя империализма, Владимира Ильича Ленина – номером десять.
Я вижу, как ты стоишь перед зеркалом, красишь губы; он ходит по комнате, ищет что-то и кричит на тебя. У меня нет ни ног, ни рук, мне нечем прикоснуться к тебе. Я превратился бы в каплю пота, чтобы спуститься по твоему телу и разбиться на атомы. Я обвеваю тебя, заставляя волоски на коже шевелиться так, что тебе становиться щекотно. Ты чувствуешь мое присутствие, но не видишь того, кто делает тебе приятно. Только во сне, когда ты ложишься спать, я проникаю в твое подсознание, и каждую ночь, в твоих снах, мы вместе – и мы счастливы, и нет больше никого лишнего. Но, просыпаясь, ты думаешь, что это лишь сон и надо жить реальным: вот – я, вот – он… идет на работу и снова чем-то не доволен, – и все так и будет каждый день, и надо смириться, и не забивать голову мечтами. Но это не пустые мечты и не плод твоего воображения – это я, и я реален, хоть и незрим… И каждый раз, когда он трогает тебя и входит в твое тело, охватывает распрями все существо мое, которое невыносимо страдает, которому невыносимо лицезреть это насилие души. Но я не могу уйти в сторону, ибо впереди у нас – вся твоя жизнь и вся наша вечность. А значит, у нас есть время – воссоединиться и быть как одна целая, счастливая, неразделимая форма существования.
Пришел я от бедности в ломбард, а заложить было нечего. И оценил тогда старый еврей всего меня в один золотой червонец. И заложил ему я сердце своё со всеми внутренностями за три рубля, руки – за два, и ноги – за рубль, за рубль пятьдесят – туловище с кожей, за два тридцать пять – голову. И душу мою взял он за пятнадцать золотых копеек.
И забрало безликое существо деньги и исчезло, а я остался лежать на витрине. И приходили люди разные, и смотрели на меня. А срок платежа всё шел – и вышел совсем скоро. Не вернулось безликое существо выкупать меня.
И пришёл тогда тип один. Убогий весь такой – сутулый, гнусавый, в очках, и на как крысу похож. И купил он тело моё. Душу брать не хотел, но хозяин без неё продавать отказался. И взял он вместе с нею. А когда вселилась душа его в тело моё, то оказалась такой сильной и широкой, что задвинула мою душу в пятки. И не мог я больше управлять ничем, только чувствовать и созерцать мне оставалось.
И стал он так жить в моем теле, как я не жил никогда, потому что не мог, а он смог и живёт до сих пор – радуется, а свою мумию в шкаф спрятал.
И так мне обидно иногда за себя, что хочу я в его тело хилое перелететь и выпрыгнуть в окошко, что бы освободиться и найти может безликое существо то. А иногда приятно мне с ним, хоть и в пятках, ощущать всю жизнь эту, которую он так чудесно устроил.
Сидел он, ничему не радующийся, и, – устав ругать молодых, – притомился и заснул – старик. Голова склонилась на грудь, а на лице изобразилась нервическая улыбка. В подсознание пробрался лихорадочный сон, про то, как в стране нашей не было ни Перестройки, ни захвата власти, и Советский Союз не распался. И вот, наконец, пришла долгожданная пора, когда достигли мы наивысшего уровня – и на всей нашей родине объявлен Коммунизм. Тысячи голосов во всех уголках планеты сообщают об этом событии, – кто с радостью, а кто с ужасом. Триллиарды мыслей обрадованных товарищей сошлись в один поток сознания, направленный к общей идее.
Все покинули рабочие места, побросали машины и вышли на улицы. В одно и то же время, но в разных местах счастливые граждане и прочие «элементы» с энтузиазмом изрыгают свою неистовую радость. Бродяги в электричках и метро выбросили костыли и стали плясать и петь. На биржах и в банках работники рвут на себе одежды и посыпают головы рваными бумажками. Солдат у мавзолея обнаружил, что Ленин лежит на животе. Америка объявляет войну. В течение нескольких минут опустошены все магазины, и – каждый третий уже пьяный. Все встало на дыбы, закружилось и понеслось, и даже младенцы почувствовали что-то и выплюнули в протесте соски.
И все бы ничего и хорошо, да толстая, зеленая муха, приняв большую волосатую ноздрю за что-то вкусное и мертвое, ввалилась в нее нагло – и нарушила покой. Старик разинул рот и чихнул во всю его ширину, выкинув на асфальт последние пломбы. И оглядываясь, с грустью принимал окружающий реальный мир.
