Лучше стоять, как вкопанному, чем лежать, как выкопанному…
Эта нехитрое правило уже не раз спасало Герману жизнь. Когда в грудь упирается острие копья, и что-то не менее опасное подпирает тебя в спину, будешь стоять как миленький. Богатый, очень богатый опыт выживания в самых невероятных ситуациях сейчас безгласно и безальтернативно советовал: «Стой! Замри! Молчи!». А еще – жди команд от этой красотки, что уставилась на тебя со зверским выражением лица. Что такая команда поступит, Герман не сомневался. Тот же самый опыт, который – как говаривал когда-то очень давно пришлый и ушлый полубог с чудным именем Алексей Сизоворонкин – не пропьешь, подсказывал, что убивать его сейчас не будут. Ни копейщица спереди, ни женщина-воин, вооруженная мечом, чье острие покалывало его сейчас меж лопатками.
– Раз не убили сразу, значит, им что-то от меня нужно, – сделал вполне логичный вывод Герман, он же Гермес, бог торговли и покровитель воров, – впрочем, у амазонок может быть совсем другая логика… если она у них вообще есть.
С двух сторон товарок подстраховывали еще две пары амазонок; эти целились в нежданного пришельца из луков. Но их, как и мечницу, Герман определял на уровне смутных ощущений – они должны были там находиться (опять-таки, исходя из богатого жизненного опыта) – а вот копейщица перед ним…
Копье было недлинным, так что лицо суровой воительницы хмурилось ему с расстояния двух локтей, не больше. И оно, несмотря на жесткие желваки на скулах, на брови, сведенные в одну длинную густую линию, поражало своей классической красотой. Чем-то она, эта юная воительница, напоминала Гермесу Афину. Увы, лишь напоминала. За сотни лет, что покинувший Олимп бог скитался по землям, ни одного родственника он так и не встретил. Девушка (или женщина) впереди тоже не могла быть аватарой его давних родственниц и приятельниц. Ну не мог он представить себе богиню с такой непосредственностью во взгляде. Суровость и жесткость в этих глазах была не напускной, самой настоящей; но не выстраданной столетиями наблюдений за кровавыми битвами, или участия в них. Нет – это были глаза обыкновенной женщины, хотя…
– Хотя, небольшая проверочка не помешает, – усмехнулся Герман про себя, – вспомню-ка я еще пару строк из Книги – теперь уже вслух; надеюсь, что язык древних эллинов они понимают:
– Как ты мог с ней переспать?! Она же страшная!
– И сильная. Очень сильная!
Амазонка впереди скорчила совсем уж зверскую гримасу, и чуть надавила на копье, заставив сердце в груди испуганно забиться; позади раздался короткий смешок. Давление на спину исчезло; вместо него такой же стальной голос скомандовал:
– Можешь опустить руки.
Герман-Гермес тут же воспользовался разрешением, в мыслях горячо поблагодарив обладательницу командного голоса – руки действительно затекли; так что он едва не уронил их вниз без всякого разрешения. И тут же чуть не взвыл от бессильного страдания – ловкие женские руки тут же сдернули с плеч дорожный мешок. Обычный мешок с двумя лямками, образец которого Гермесу когда-то давно обрисовал все тот же Сизоворонкин. На вещмешке было столько заплат, что за долгие годы на него позарились всего несколько раз; выпотрошенный артефакт обычно оказывался на обочине дороги, или в кустах – если рядом не было никаких дорог. Вместе с содержимым кстати. Потому что бесценное содержимое мешка не интересовало никого, кроме самого бога. Огромная и тяжелая книга в кожаном переплете содержала внутри себя единственный, чудовищно толстый лист, насквозь прожженный какими-то письменами. Грубый каменный стакан тоже не приглянулся ни одному грабителю. Вот и сейчас он глухо стукнулся о землю, в то время, как женщина позади разочарованно вздохнула.
– Это она, – как правильно догадался Гермес, – открыла книгу. И увидела там… фигу!
Он даже попытался было злорадно усмехнуться, но новая команда едва не заставила его проглотить язык.
– Раздевайся!
– Очень оригинальный у вас метод обыска, девчата, – проворчал он, – может, мне еще нагнуться и ягодицы раздвинуть?
Герман тут же пожалел, что не проглотил язык мгновением раньше. Потому что тот же равнодушный голос позади заявил: «Надо будет, раздвинешь. Еще и сунешь туда чего-нибудь… да хоть свой грязный бокал». Покровитель воровской братии принялся медленно раздеваться, решив продолжить общение в виде монолога, причем внутреннего.
Глупый пингвин робко прячет, умный смело достает…
Герман наконец снял трусы – единственные во вселенной; их крой тоже подсказал незаменимый Алексей – и замер, не зная, смеяться ему или плакать. Потому что при виде его фамильного достоинства девица впереди ойкнула и выпустила из руки свое грозное оружие. У стоящего перед ней обнаженного мужика «оружие» было не менее грозным. Конечно, у верховных богов – у Зевса с Посейдоном, и у Аида – оно было потолще и подлинней, да еще Лешка-Геракл мог дать фору Гермесу, но…
Командный образ за спиной тут же приобрел зримые черты. Женщина, по чьей воле Герману пришлось разоблачиться, ловко перетекла вперед, под взгляд ничуть не смутившегося мужчины. Она, в отличие от своей более юной боевой подруги, не выглядела смущенной, хотя взгляд в центре мироустройства Германа задержала надолго. А потом чуть хохотнула и с силой опустила ладонь на плечо подруги, или подчиненной, выводя ее из ступора.
