Сквозь ночи темень, ветер и туман шли двое. Путь их далеко лежал.
Один был худощавый, бледный, невысокий. Одетый в рясу, а на шее крест тяжелый. Его же спутник был совсем иным: высокий, загорелый, на голове чуть седины. Одеждой мантия ему служила, узорами из янтаря была расшита.
Тот, что с крестом, все время бормотал. Молитву по дороге он читал. И не сбивался никогда, пусть ветер с ним боролся без конца.
Товарищ же его хранил молчание, спокойно рядом шел, подкручивая ус. И лишь во взгляде истина читалась. Смотрел он в ночь, ища, где мог бы затаиться трус.
Так не похожи двое, но едины. Приказ их вместе свел, вот вся причина. За чудом в путь отправились они. Забыли и про отдых, и про сны.
Арсений, песнопения читая, душою верил в свет, искал любые знаки. Он верил: чудо рядом, скоро он его найдет, эпоха радости и счастья в этот край измученный придет.
А Каф иначе полагал – как бывший маг, сомнения питал. А вдруг все – фокусы, все – ложь? А вдруг Стефа́н не так хорош? Что, если он вершит обман? Такой был тоже вариант.
Для этого послали в паре их. Арсений верит, Каф с недоверьем бдит. Как только встретят чудотворца, так сразу истина найдется. Любая правда клириков устроит. Коль встретят ложь, Стефан заплатит головою.
– Темно, как в склепе, – Каф молчанье оборвал, заглядывая в ночь. И был он прав.
– Неверно, – Арсений тут же возразил. – Луна на нашей стороне. Туману не хватает сил. Есть шанс, что свет пробьется скоро. Осталось подождать немного.
– Возможно. Но другая есть напасть. Мы не одни в лесу. Нетрудно в западню попасть.
– Я понимаю, о чем ты, и тоже чувствую, но кое-что другое. Здесь рядом страх, отчаянье и злоба. Здесь люди, для которых свет померк. Ушла надежда, умер оберег.
– Увы, одним лишь светом местные не обойдутся. Им подавай монеты и еду, иначе подерутся.
– А ты подраться бы и рад. За этим ты пошел во мрак?
– За чем пошел, не твое дело. Лучше скажи, другая есть идея, как в город путь преодолеть и до рассвета уцелеть?
Не стал Арсений отвечать. Нашел ближайшее бревно – припасы там пересчитать. В итоге поделил пожитки все наполовину. Оставил долю серебра и хлеб там преломил он.
– Решил так откупиться? Зря. Ведь с одичалыми нельзя договориться. А завтра голоден ты будешь сам, – Каф головою покачал. Арсений для него был что дурак.
– За мной присмотрит Бог, он всемогущ. А я всего лишь раб его, смотрю на света луч.
Арсений, дух переведя, продолжил путь, держась поближе к магу. Дорога дальше их вела, бревно с дарами скрылось в мраке. Секунда, и уже в ночи раздался звон от серебра. Тьма приняла дары и ничего другого не взяла.
– Все обошлось, – Арсений поднял крест и приложил к губам. – Единый Бог не дал погибнуть здесь, хвалу ему воздам.
– Еще пока мы не дошли, хвалу воздать успеем. Я жду предательства в ночи, вздохну, когда мы уцелеем.
Но Каф напрасно звал беду – она их обошла. Туман вдруг реже стал, луна на небе расцвела.
– Смотри, там город вдалеке! – сказал Арсений, видя впереди огни.
– Я не слепой, я тоже вижу. Но радоваться рано, мы пока еще в глуши.
– Что ж за беда здесь приключилась, раз путники не могут тут пройти? – задумался Арсений, пока дорогой страшной шли.
– Чума и смерть, огонь и сталь. А ветер семена невзгод разносит вдаль.
– Но Бог мог защитить. Чего ж они, забыв все заповеди, клятвы, упали в богохульство… Сами себя преда́ли.
– Для них пропало все. Тугой живот исчез, а плоть объяла кости. Страдает тело – дух гниет, как будто вбили в него гвозди.
– Тем раньше нужно чудотворца отыскать: если Стефан отмечен Богом, прогонит он ужасную напасть.
– Коль не мошенник он, то да, – Каф не был столь категоричен. – Сперва найдем его и уж решим тогда. Сейчас вердикт скоропостижен.
– Надеюсь, скоро к цели мы придем, – кивнул Арсений. – Нет сил уже на зло смотреть. Пусть лучше буду я без зрения, душа не будет так болеть.
– С желанием будь поосторожней. Кто знает, слышит ли Господь? Исполнить просьбу твою может – погибель в сумерках найдешь.
Дорога их вела в столицу – в большой, могучий в прошлом град. Теперь же склеп, не лучше памятника смерти. И клирики идут туда.
Ворота впереди возникли. Без сторожей, охраны нет. Чума здесь провела границу, невидимый царит запрет.
– Надеюсь, Ро́ркен не сбежал, – сказал вслух Каф, разглядывая сгнившие ворота.
– Не мог уйти отсюда кардинал. Иначе он анафеме подвергнется суровой.
– Скорей, чумы боится и не просто так. Коль нос наружу он покажет, то и оставит его там.
Ворота позади остались, за ними город оказался. Похож был на скопление руин. Где-то шумело пламя от пожара, а где-то вился только дым. И взгляды, взгляды ощущались – не мог укрыться ты от них. Из подворотен темных наблюдали, как незнакомцы шли под гимн чумы.
– Они хотят напасть, убить? – Арсений в бой вступить боялся, он опасался кровь пролить.
– Наполовину прав, наполовину нет. Напасть они, наверное, хотят, поганцы. Но цель их – не убить, скорее, съесть.
– Немыслимо! Так низко пасть не может человек!
– Вот посиди недельку без похлебки – и ближний станет как обед.
Каф был совсем от правды близок: как в городе произошла беда, так все торговцы разом испарились и позабыли путь сюда.
