Биробиджанская звезда – 15 (17011) 02.03.2012
В весёлые новогодние праздники, 3-го января 2012 года, нежданно-негаданно пришло известие – умер Борис Иванов. Это прозвучало совершенно странно: с Борькой такого не могло случиться! Шумный, весёлый, остроумный… Такой не может лежать тихо, без дела.
Самобытный, яркий и едкий его юмор всем, кто его знал, всегда был по сердцу. По какому бы поводу Борис не отпустил солёную шуточку (подчас и с «физиологическим» оттенком), никогда ни у кого это не вызывало неприятия. Мужики хохотали, хлопая себя по коленке, женщины тоже смеялись, слегка зардевшись.
Напористый, неутомимый, фонтанирующий почти дикими в своей неукротимости творческими идеями, он всё же совершенно не был навязчив, не стремился доминировать ни в какой компании.
Последний год, казалось бы, несгибаемое тело Бориса одолел нежданный недуг. Вскоре ему стало тяжело носить себя – подпёрся палкой и продолжал ходить по прежним маршрутам, любя встретить в городе кого знакомого. По-прежнему балагурил, дома вырезал из дерева забавные деревянные ложки со своими изречениями-назиданиями, складывал едкие эпиграммы и скидывал знакомым по Интернету – «окно» по имени Windows вдруг стало важным окном в мир.
Борис не мог читать стихи слушателям сидя. Никогда такого с ним не случалось. Он просил почтения у публики за палку, за «не картинную позу» и всё же поднимался со стула и читал. Несколько раз – неожиданную лирику, что-то совершенно личное, не чужое ни для кого по чувству.
«Борис, что же ты это прятал?» – возмущались мы – его «профессиональные» слушатели. А он, видимо, робел от собственной такой храбрости и всё переводил в шутку: «Да ладно! – махал рукой. – Что я вам – поэт какой? Сейчас я вам повеселей прочту»…
Казалось, такой жизнелюб выкарабкается из любой передряги. Наверное, мы в это верили больше него. Наверное, мы так его достаточно и не узнали. Перечитав запечатанные в недра компьютера Борисовы вирши, я только убедился в этом.
От Сивки до Пегаса,
или Как рождается фольклор
Как-то в дни Славянского фестиваля в областной научной библиотеке открылась книжная выставка, посвященная пословицам и поговоркам – самой лаконичной и остроумной части русского фольклора. Но если есть фольклорные произведения, то есть и те, кто их порождает.
Герой, о котором ниже пойдёт речь, меры по спасению родника народного творчества всегда принимал личного и конкретного характера.
Речь о Борисе Иванове – самодеятельном стихотворце, авторе колких афоризмов и резчике по дереву, а по трудовой книжке – снабженце одного из строительных предприятий Биробиджана.
Вы употребляете в своей речи пословицы и поговорки? Наверное, без них не обойтись. Это в старинной сказке у В. Одоевского благовоспитанный мальчик из дворянской семьи уверенно поучал мальчика-колокольчика: «А папенька говорил, что поговорки – это дурной тон». И рядовой колокольчик в сложном механизме королевства музыкальной шкатулки вынужден был прикусить язычок. Что поделать? Язык, его строй, его богатство или бедность вкупе с используемым словарём с головой выдают человека, его происхождение, его строй мыслей, характер, наконец.
Этим, может быть, немного длинноватым вступлением я считаю обязательным предварить разбор принесённой в редакцию рукописи Бориса Иванова (Этого). (Псевдоним у человека такой: Ивановых много, а он – не тот, о котором вы знаете, а Этот – совсем другой).
Рукопись заведомо непечатна. В смысле не в газетном «формате» такие творения: к высокой литературе не присоседишь, к новостям дня ежедневно рождающиеся иваново-этотские мысли не пристроишь. По форме опять-таки неувязочка выходит: вроде гольный фольклор, но… авторский. Автор – вот он, сидит, лыбится, а сам задумал: «Или одолею, или околею».
Ну вот вам и первый перл (то бишь жемчужина) иваново-этотского творчества. По-моему, не слабее знаменитого «или грудь в крестах, или голова в кустах». Всё тут ясно без всяких аллегорий или интеллигентско-вежливых околичностей.
Чтобы сказать не в бровь, а в глаз, надобно отваги не на кружку браги и иметь тело борца и мозг мудреца. Это и есть инстинкт выживания умнейших. Иванов, как и положено обладателю сей гордой фамилии, широк во лбу и в плечах, крепок в руках и ногах. Свою самостоятельную философию рождает не в книжной пыли, а в древесно-стружечной: руками и головой работает одновременно – в руках нож да деревянная ложка, а перед взором – книга Пушкина с пометками по делу.
И если Пушкин смог обойтись без Иванова, Иванову без Пушкина – никак: один альфа, другой – омега русской словесности, а без одной даже буквы алфавит не выстраивается, живая речь не звучит. А тут звучит во весь голос. Хоть Господу Богу выкричит Иванов, что на душе накипело:
Я с Богом говорю на «ты», И знаю – он не комплексует… Он предок мой, я – внук его, Он здравствует, а я хвораю. Вот, спрашиваю, для чего Пытать меня В дороге к раю?
Некорректно по отношению к чьим-то религиозным чувствам? А почему, собственно? Всевышний, в отличие от вышестоящих, в своём долготерпении спокойно переносит обращение на «ты», по-отечески. Откровенность – за откровенность. Богу Иванов не стесняется выложить всё начистоту:
