Иногда Мигелю Ривера казалось, что на нём лежит проклятие. Если это действительно было так, в том не было его вины. Причиной являлось событие, произошедшее ещё до его рождения.
Давным-давно в городке Санта-Цецилия жила семья: мама, папа и их маленькая дочурка. В их доме всегда царили радость и музыка. Папа играл на гитаре. Мама и дочка танцевали. И все они пели.
Но музыки в одном только доме для папы было недостаточно. Он мечтал радовать своим талантом весь мир. Поэтому однажды он ушёл, взяв свою гитару, и больше не вернулся.
Мигелю не было что-либо известно о дальнейшей судьбе музыканта. Но он хорошо знал, как поступила его жена, которая была прапрапрабабушкой Мигеля. История бабушки Имельды передавалась в семье Ривера из уст в уста поколениями. Имельда не проронила ни слезинки из-за беглеца-музыканта! Она вычеркнула музыку из своей жизни, выбросила инструменты и записи песен и нашла работу. Как ты думаешь, чем она занялась? Изготовлением леденцов? Фейерверков? Блестящих трусов для рестлеров? А вот и нет!
Бабушка Имельда выучилась мастерить обувь. Затем она обучила и дочь. А когда пришло время, и зятя. Потом наступил черёд внуков. Росла семья, росло и развивалось семейное дело. Музыка разделила семью Имельды, обувное ремесло её сплотило.
Эту историю Мигель слышал каждый год в семейный праздник – День мёртвых. Раньше её рассказывала бабуля Коко, но затем её память стала совсем плоха.
Как-то раз он пришёл навестить бабулю, которая сидела в плетёном инвалидном кресле, смотря отсутствующим взглядом на алтарь. Это такое специальное место в доме, где семья Мигеля размещала фотографии усопших родственников и угощения для их поминовения.
Мигель поцеловал бабушку в щёку.
– Привет, бабуля Коко.
– Здравствуй, Хулио.
Мигель вздохнул. Иногда бабуле Коко было тяжело вспоминать некоторые вещи, такие как, например, его имя. Зато это делало из неё самого надёжного слушателя! Он мог поделиться с ней чем угодно – например, секретами, которые не мог рассказать бабулите – дочери бабушки Коко и нынешней главе семьи, строго следящей за соблюдением сложившегося семейного уклада.
Если бабулита говорила, что ему нужно съесть ещё хлеба, Мигель съедал ещё хлеба.
Если бабулита хотела, чтобы он поцеловал её в щёку, Мигель целовал её в щёку.
И если бабулита ловила Мигеля за выдуванием мелодии над горлышком бутылки из-под газировки, слов «Никакой музыки!» было достаточно, чтобы Мигель прекратил.
Бабулита даже прохожим это кричала. «Никакой музыки!» – слышал водитель грузовика, слишком громко включивший радио. «Никакой музыки!» – доносилось до поющих мужчин, идущих вдоль улицы мимо их дома. Её отношение к музыке разделяла вся семья – все тётушки, дядюшки, двоюродные братья и сёстры.
Мигель был почти уверен, что они были единственной семьёй в Мексике, которая ненавидела музыку. Больше всего его огорчало то, что всех родных это устраивало.
Всех, кроме него.
