Возле каменного колодца, прислонившись к придорожной ограде, сидел нищий старец. Он приходил сюда каждое утро в надежде, что кто-нибудь подаст ему кусок лепешки или горсть сладких фиников. Его тело давно покрылось гнойными язвами, волосы под повязкой на голове сбились в грязный ком, а ветхий балахон превратился в рваное до лохмотьев рубище, едва державшееся на костлявых плечах. Временами он сидел тихо, поджав под себя ноги, раскачиваясь, словно маятник, из стороны в сторону. Временами что-то бормотал под нос – то ли проклятья, то ли молитву – закатывая глаза кверху так, что виднелись лишь желтоватые белки гнойных глаз, но уши его не пропускали ничего: ни звука, ни шороха, ни слова.
Старик вытягивал черные худые ноги под палящее солнце, а голову прятал в тени густо разросшегося дикого винограда, который прочно обвил лозой каменный грот. По желтым замшелым камням откуда-то из глубины этого грота приглушенно сбегал ручей родниковой воды и с небольшой высоты падал в колодец. Серебряные брызги звонко отскакивали в стороны от скользких камней, и несколько капель, долетая до старческой головы, прохладой орошали лоб и виски. Бродяга с жадностью подставлял под живительную влагу морщинистое лицо, для верности высовывал черный язык и проворно ловил им редкие капли.
Из-за угла ограды показались две женщины. Та, что моложе, шла быстрым, легким шагом, другая едва ее догоняла. Обе спешили к колодцу за водой и громко разговаривали на ходу. Уловив близкое движение, старик тут же оборвал несвязное бормотание и весь превратился в слух, продолжая равномерно покачиваться из стороны в сторону.
– Ну, куда ты так спешишь, Рахиль? – взмолилась пожилая женщина. – Я едва поспеваю за тобой. Видишь, чуть дышу. Остановись хоть на минутку.
– Не могу, уважаемая Сиде. Матушка приказала мигом принести чистой воды из колодца для отца и брата. Они вернулись из Тивериады, рассказывают такие удивительные вещи. Я ничего не хочу пропустить. Потом от матери ничего не добьешься. У нее один разговор: «Не твоего ума дело, не твоего ума дело».
– Но, Рахиль, красавица моя, – женщина пошла на хитрость, восхваляя косоглазую дурнушку. – Расскажи хоть то, что уже услышала. Твоя мать и вправду такая скрытная. А я ведь вдова, откуда мне знать, что на земле творится. Одна надежда на соседок. На тебя, моя голубица.
– Хорошо, – сдалась Рахиль.
Женщины быстро поставили под струю чистой воды кувшины и присели возле колодца прямо на камни. Ни одна не взглянула на нищего старца, не подала куска хлеба, а он и не просил, только притаился и перестал дышать, ловя каждое слово.
– Отец рассказывал, – торопливо начала Рахиль, – что из-за озера к нам мессия пришел…
– И-и-и… важность какая, – тут же перебила ее Сиде, всплеснув руками. – Мессия! Да этих блаженных на год по десятку к нам ветром заносит. С ума все сошли. Ждут прихода, а кого, и сами не знают.
– На этот раз, говорят, точно он, – обиделась девушка. – Не хочешь слушать, я пошла. И кувшин мой уже набрался, – она резво вскочила с камня.
– Подожди, дочка, – испугалась Сиде, схватила Рахиль за руку и притянула обратно на камень. – Не обижайся на старую женщину. Рассказывай, прошу тебя. Я больше слова не скажу.
– Ну, ладно же, – согласилась девушка. Ей и самой хотелось посплетничать. – Только быстро, а то матушка ругать будет. Так вот, говорят, мессия этот из мертвых воскрешает, калек и больных лечит одним только прикосновением. Бесов из одержимых изгоняет, так они его боятся. И люди говорят, кого он излечил, следуют за ним повсюду и его учение проповедуют. Вроде пророками их называют. Уже сто человек набралось.
– Да ну, глупости какие, – не сдержалась опять Сиде, отмахнулась от молодой соседки рукой. – Такую толпу, попробуй, прокорми. Есть-пить они что будут в дороге? Сама подумай, Рахиль. Сказки все это.
– Да, нет же. Мессия сам их кормит, – с воодушевлением продолжила девушка. – То один хлеб на всех поделит, то рыбу.
– Ой, Яхве милостивый! – уже совсем не выдержала старая женщина. – Сколько лет на свете живу, таких небылиц еще не слышала. Как можно одну лепешку на сто человек поделить? О, Яхве! Яхве! Глупости какие…
– Не глупости, почтенная Сиде. Так отец рассказывал. Я своими ушами подслушала.
– Значит и отец твой небылицы рассказывает уважаемым людям. И как ему только не совестно голову морочить…
Соседки быстро поднялись и отряхнули одежду от пыли. Обе остались недовольны: одна, что ей не верят, другая, что потратила время на пустую болтовню с глупой девчонкой. Бродяга возобновил заунывную песню и протянул руку в сторону мимо проезжающей повозки, запряженной ослом. Возница из сострадания бросил в серую пыль ломоть лепешки.
– Возблагодарит тебя небо за щедрость твою, – проговорил старик и тут же стал рвать хлебную мякоть черными зубами и медленно пережевывать.
