Губы Эл были терпко-сладким безумием, сном и явью, бальзамом и ожогом на губах Ива, они, в конце концов, просто были, и не было ничего больше. И чем дольше продолжался этот танец губ, тем сильнее какая-то цепь забвения реальности обвивала мозг, оставались только губы, фарфор глаз, ветер волос и огонь тел, сросшихся воедино… Древний пик ритуала любви производил ювелирную операцию по сращивание органов, лепке совершенства из серого вещества и мышечной ткани, совершенства новых пациентов Анахиты. Наркозом было счастье, и весь мир притих и отошёл на второй план перед этим священным деянием…
Предрассветное солнце робко касалось стёкол, боялось помешать, стеснительно-ласково заглядывало в комнату 4-го этажа, наскоро превращенную двумя безумцами в храм Анахиты. Юная богиня любви скупа на раздачу сна своим прихожанам, но разве не боготворят они её за это?! Солнце ещё по-матерински нежно утрет слёзы росы на траве, а Анахита так и не скажет прощальных слов Эл и Иву. Расплавленная страсть, сверкнув всеми цветами побежалости, перешла в тихую нежность: голова Ива на двух мягких холмах Эл, разговор рук – «гармония мира не знает границ», и стрелки часов перестали быть материальными… Слушали тишину и провожали ночь, их ночь – ночь любви.
Маленькие, невидимые служители храма Анахиты, тушили свечи у алтаря любви, и от этого за окном кто-то главный пролил чернила, комната наполнилась антисветом, и её обитатели надели маски, потеряв знакомые очертания.
Комната с каждым звеном идущего времени становилась не собой, ее наполнили ещё пока не ясные ни глазу, ни мысли тени, стены комнаты, забыв про своё назначение, раздвигались, уходя по своим делам, и чем дальше они отступали, тем отчётливей и осязаемей чувствовалось происходящее вокруг: танец теней…
Искажённые судорогой лица стаями носились вокруг, деля пространство на «до» и «после», хотя полночь уже давно прошла. Их открытые рты о чём-то просили, но нематериальное горло никогда не сможет докричаться до плоти ушей, и желания духов оставались неудовлетворенными, причиняя им всё новую боль, кто-то шёл мимо и в мольбе, его руки тянулись к Эл и Иву, но ни звука не издаст горло призрака, слышного людям, днём и ночью пытаясь попросить святых о прощении. Демоны в виде обнажённых женщин резали крыльями воздух: о, они хотели Ива, хотели совокупления с ним, чтобы в этом акте смыть свои грехи и успокоиться последним обменом тел с чистотой! Их руки пытались оторвать Ива от Эл, прижать к своим грудям, тронутым тленом и поцеловать залакированными тысячей поцелуев губами. Но на их плечах, рядом с розничной ценой синело татуировкой проклятие, и Эл не отпускала Ива, ибо при встрече грязи с чистотой чаще умирает второе, чем возрождается первое.
А вокруг, заменяя ушедшие стены, вырос железный лес: его деревьями были ракеты и пушки, бренчали от ветра листья-патроны и, как спелые плоды, манили красным цветом крови маркировки капсюлей, откуда-то сбоку дурацки скалился жёлтый череп с биркой, гласившей: «ТЫ – ЭТО Я!!!». Кем же стану я, если нажму кнопку, сорву цепи с корней леса?..
Хотелось закрыть глаза, не видеть, но не получалось даже отвернуться, ибо отворачиваться было некуда.
Железный лес всё ещё жил своей железной жизнью, потому что его творцы не запрещали ему жить, а наоборот холили и лелеяли его. Даже выкопав посредине озерцо и наполнив его машинным маслом, согласно инструкции по уходу за оружием. Состояние неотвратимой неизбежности, чего-то противоречащего самой натуре человека, наполняло пространство, словно тягучее противное желеобразное месиво заполняет всё предоставленное ему пространство. Каждому пространству -свой наполнитель!!!
Вдруг из озерца, разрезая всеобщее ожидание, томление несвершенного, скальпелем по гнойной ране гнетения, блестя глянцем кожи вырвался красиво, как в цирке, дельфин – дитя природы – с красивыми умными глазами. Его пируэт длился мгновения, но время остановилось, и Эл и Ив видели, как стройное тело покрывают язвы и резаные раны, а взгляд тускнел от боли. Красота была съедена, кости скелета рушились в озеро.
Плеск масляной жидкости! Ракеты, на старт, курки – на взвод!!! Задрожали страшные деревья смертоносного леса, окутались дымом и огнём корни, холодный металл стартовал за добычей, а живущее где-то мясо для пушек, одухотворённое своим существованием, об этом и не ведало, любило и ругалось, рождалось и умирало, мечтало и разочаровывалось на потеху холодному, тяжёлому металлу…
Теряя сознание от всего происходящего, Ив краем подсознания видел, как ушли в небо, поблескивая серебряным спокойствием, сигары смерти, как в полёте они превращались в шары с острыми стальными иглами, неся в себе если не физическую, то духовную смерть человеку. ЧЕЛОВЕКУ, а значит, и ему – Иву!!? Попытка крика; «НЕТ», – бессильна против шума моторов, но в этот крик Ив вложил всё: Свой протест, Свою Боль, Свою Любовь!
…Ив, Ив, что с тобой, милый? – как бы издалека нежный голос Эл, из-за пелены, делящей мир на тот и этот. – Ив!.. Он с трудом разлепил тяжелые веки: та же комната, те же стены, у которых нет других дел, как защищать людей от ветра и холода, рядом его нежная, милая Эл, просто жизнь.
