Весна началась в шестнадцать
Ещё подростком я при случае лихо занимался рифмоплётством: на поздравительных открытках, на листочках небольшой домашней газеты, выходившей по какому-либо случаю. Но только в шестнадцать лет у меня вдруг сочинился стишок, который вроде бы ничем не отличался от прежней игры в рифмы, но совершенно точно был для меня чем-то другим. В строчках поселилось переживание.
Новые переживания вспыхивали часто. Но с возможностью сохранять их с помощью стихотворчества я столкнулся тогда впервые.
Сейчас, больше полувека спустя, я снова убеждаюсь в этом таинственном свойстве стихов – когда перечитываю написанное и ощущаю те давние, давно прошедшие волны эмоций, которые через день-другой должны были бы исчезнуть бесследно. Каким чудом они доносят до меня живое дыхание того начального, юношески-весеннего времени?..
Где же, привычное, твой уют?
Где же, привычное, твой уют?
Мысли застыли и чувства остыли…
Вот и часы уже отстают —
часы, которые всегда спешили.
Дневная каша подгорела
на огне заката
и теперь за окном
словно лопатой навалена сажа
и только снег
остаётся белым
да на крыше метро пылает
красненький гном
Мало спрошено – мало сказано
Мало спрошено – мало сказано
недопонято
не доказано
Неуверенность шёлком брошена
в том, что в сердце есть
что-то большее
Что-то большее
что-то лучшее
настроения или случая
Нас пять высоких и больших,
принять готовых бой,
прожжённых солнцем дочерна,
просоленных водой.
Богаты мы – наш трюм набит,
и сундуки полны,
но не боимся мы обид
завистливой волны.
И не страшимся мы судов,
маячащих вдали.
Мы ждём, пока наш капитан
со смехом гаркнет: «Пли!».
Там наши давние враги
глядят на нас зверьём.
А нам плевать – мы в бой идём,
как будто пить идём!
…Прорвались мы, окончен бой —
и тут же позабыт.
На берег трап спускаем свой,
а трап надёжно сбит.
От топота упругих ног
булыжники дрожат.
Трактирщик вышел на порог,
заслышав звон деньжат.
И капитан наш – кулаком
из бочки вышиб дно:
«Беги, хозяин, с черпаком
да разливай вино!».
От наших грубых голосов
трещит питейный дом.
А нам плевать – мы пить идём,
как будто в бой идём!
Сугробы белыми гробами
нам загораживают путь.
Нам – вечно в спешке – надо прямо,
а через – не перешагнуть.
В сугробах тёмные колодцы —
следы отчаянных людей,
следы весёлых сумасбродцев,
не выбирающих путей.
Мы – чаще словом, реже делом —
Всё больше споря с каждым днём,
и тут – хотя такая мелочь —
себя по-разному ведём.
Одни, ругая снег и ветер,
ругая холод, неуют,
ворчат – мол, дворники в ответе —
и траурно в обход бредут.
Другие, шаг за шагом, нежно
поддерживая складки брюк,
идут следами тех, кто прежде
не захотел плестись вокруг.
А кое-кто, забыв солидность,
своим мальчишеством шутя,
шагает прямо! Сразу видно —
сугробы дядю не смутят.
..В сугробах новые колодцы —
следы отчаянных людей,
следы весёлых сумасбродцев,
не выбирающих путей…
Достигнуть зрелости легко
Достигнуть зрелости легко:
живи и жди, когда наступит
необратимый переход —
от детских слёз
к ворчанью в ступе,
от смеха смелого
к тому,
чтоб улыбаться умудрённо,
к тому, чтоб не мешали сну
полунесбыточные дрёмы.
Нет больше буйства —
есть покой:
мол, выше головы не прыгнуть…
Достигнуть зрелости легко.
Другого хочется достигнуть…
Ну как же ногами не верить мне в землю
Ну как же ногами не верить мне в землю?
Без веры в неё не пройти мне и шагу.
Ну как же руками не верить мне в дело?
Без веры такой опускаются руки.
Ну как же мне сердцем не верить в любовь?
Без веры такой замыкается сердце.
Ну как же не верить, что светит нам свет?..
Бешено брошенный ворох иголок,
вихрь, разъедающий красные руки,
горестный вздох разорвавшихся лёгких!..
Не защищаю лицо от уколов,
не хоронюсь от ударов упругих,
не убегу от пощёчин широких…
Стихи на перекидном календаре
Всё равно ведь, на чём писать —
на газетных ли срывах,
на породистой белой бумаге…
Всё равно ведь,
на чём оставлять карандашные шрамы —
на копеечных тонких тетрадках,
на роскошных альбомных листах…
Всё равно ведь,
что у меня под рукой —
записная ли книжка
или
дни моей юности…
Капля за каплей стучатся в окно
Капля за каплей
стучатся в окно,
и до того мне грустно,
что кажется, будто это
одна горемычная капля
устало и безнадёжно
стучит кулачком прозрачным —
просит, чтобы впустили.
Казалось, падают серебряные листья
Казалось, падают серебряные листья,
а стоит присмотреться – хлопья снега.
Казалось, снег усеивает землю,
а присмотреться – тополиный пух.
Казалось, на ветвях набухли почки,
а на поверку – спелые орехи.
Казалось, листья только распустились,
а глядь – на самом деле опадают.
Но почему-то отливают серебром.
А присмотреться – это хлопья снега…
Был день,
откатился
на колёсах луны и солнца.
И я удивился,
собрав все минут горстью.
В основном, это крошки глины,
немного дерева,
а металла
так мало…
На асфальте рожицы,
на асфальте чертики.
Здравствуйте, художницы.
Здравствуйте, художники.
Не смотрите, что я сед,
