Стихи и проза наших деревень.
Власть при держащие давно загнали в тень,
желаемое выдав за реальность,
стихи и прозу наших деревень,
наивность нашу и провинциальность.
Пути от сердца к сердцу далеки —
не донесешь невысказанное разом
и не уложишь мысли в две строки
когда они переполняют разум.
Услышит тот кому судьбой дано.
А кто-то даже слушать не захочет.
Деревни нынче брошены на дно
в колодец беспробудной Русской ночи.
В той спячке вроде не к чему жалеть,
что гром и над селом однажды грянет,
что вспомнят и поднимут снова «Плеть»
и откопают позабытый «Пряник»,
и будут рыться все кому не лень,
выискивая истину развала
в стихах и прозе наших деревень,
как это не единожды бывало…
Русь-Матушка, сколь горек твой урок
для тех кто с детства связан был с землею,
их боль в строках и даже между строк
всю жизнь лежит глубокой колеею.
Как Сохой на Козе…
Сколько лет, сколько зим
как Сохой на Козе…
И на кой они те перемены
коль идешь в магазин
как в музей поглазеть
да поохать на страшные цены.
Изобилие!?
Где?
Все мираж и обман —
пол страны нынче с «дыркой в кармане»,
а кого миновал
тот дырявый карман,
тот, давно уже духом не с нами.
Государство, скажи
ты хоть знаешь само
на какую мы стали дорогу,
куда путь наш лежит,
может снова в дерьмо?
Так оно надоело, ей Богу!
Размышления о Земельной реформе.
Вот у меня (не знаю, как у вас)
налог на Землю подскочил в пять раз,
знать чуют наверху (за что им честь)
что золотишко на участке есть…
Но я на счастье или на беду
никак то Золотишко не найду.
Помилуйте, скажите, господа
в какую сторону копать —
куда?…
Не верю!
Не верю в сытость и уют
когда Бомжи толпой за дверью,
когда Копейки подают
я в честь и искренность, не верю.
Не верю вычурным словам
что нам проталкивают в уши
идя во власть по головам
по нашу жизнь, по наши души.
Не верю в Басни про Господ
которым до людей есть дело,
не верю, что простой народ
неверие не одолело.
Устав от радужных реклам
что тянут россказней резину
уже себе не верю сам
увидев цены в магазинах…
Осенний этюд
Уныло. Серо. Вот и осень.
Настала грустная пора.
Холодный ветер листья носит.
Морозит с самого утра.
Над лесом в небе пролетая
и исчезая там, вдали,
прощаясь плачут Журавли —
их клин в заре багровой тает…
Берегите матерей.
Ангелы храните матерей,
ведь кругом добра не так и много.
Зло – оно вживается скорей.
Вы, на землю посланные Богом
Ангелы храните матерей?
Годы пощадите их сердца —
их судьбой израненные души
клятвы материнской не нарушив,
верность сохраняют до конца.
Годы пощадите их сердца?
Дети вам ли этого не знать :
как себя по капле отдавая,
вашу жизнь собою согревает,
на глазах стареющая, мать?
Дети вам ли этого не знать?
Люди берегите матерей?
Ничего на свете нет дороже,
тех, всегда распахнутых дверей
в доме что с такой любовью обжит.
Люди берегите матерей!?
Деревенщина…
Деревенщина. Пусть деревенщиной
проживу свой отпущенный век,
где деревня как верная женщина
пустит всяким меня на ночлег,
где Гармошка нет-нет да послышится
(знать не помер еще гармонист),
где надеждой и верою дышится,
где сам воздух по прежнему чист.
И пусть избы как бабушки старые
с тихой грустью глядят на поля
на которых давно уж гектарами
от тоски зарастает земля.
Пусть, но мне неуемному верится
и я знаю что время придет
перетрется все, пере мелится
и деревня опять оживет.
И в судьбе зарастет эта трещина
что до нынешних бед довела…
Деревенщина?
Пусть деревенщина,
лишь бы снова деревня жила…
Серость да ненастье…
Серость да ненастье —
в песне два куплета.
Заблудилось счастье,
затерялось где-то.
Звал, да не дозваться.
Откликалось эхо,
да и то признаться
только на потеху.
И в насмешку словно
стали дни короче.
И темны как Омут,
непроглядны ночи.
Сердце исстрадалось.
Нынче за окошком
слышал как играла
звонкая Гармошка.
Не по мне ли песни?
Не по мне ли звоны?
Я поклон отвесил
как перед иконой.
Как не поклониться,
не встревожить рану?
Был я Гармонистом,
слыл я хулиганом.
Был я на деревне
парень разудалый,
а теперь не в теме —
старый да усталый.
Заблудилось счастье,
затерялось где-то.
Сырость и ненастье,
а покоя нету…
Поднимемся ль когда-нибудь с колен?
Поднимемся ль когда-нибудь из тени
или деньки последние близки?…
Нечерноземье, русские деревни
и старики – повсюду старики.
А им ли доживать свой век уныло
в российском захолустье боль тая?
Их родина забросила, забыла —
она сегодня словно не своя.
Ей снятся иноземные наряды :
