Звонок разбудил Ходасевича в половине второго ночи. По старой комитетской привычке полковник никогда не отключал свои телефоны – несмотря на то, что по делам службы ему не звонили уже несколько лет.
Валерий Петрович глянул на определитель: бывшая жена, Юлия Николаевна.
«Вот вздорная баба», – выругался про себя полковник и снял трубку.
– Юлечка, неужели трудно запомнить, – сказал он без всяких приветствий, – что в это время суток я сплю?!
– Как ты можешь спать, когда такое творится!..
– Что случилось?
– Пропала Алла Михайловна!
Ходасевич поморщился и протянул с досадой:
– Господи, кто такая Алла Михайловна?
– Как же ты не помнишь?! Это моя подруга, Алла Долинина! Я у нее несколько раз на даче была, а еще мы с ней плавали в круизе по Волге…
– Сочувствую.
– И это все, что ты можешь сказать?!
– А что ты хотела услышать?
– Как ты не понимаешь!.. Надо же что-то делать!
– Юля, в нашем государстве пока еще есть милиция.
– Что она может, твоя милиция!..
– Согласен – немногое. Но почему ты звонишь мне? При чем здесь я?
– Как!.. Ты служишь в такой организации, и еще говоришь, при чем ты!..
– Служил, Юля, служил!.. Глагол прошедшего времени – ты не чувствуешь разницы?
– Да перестань!.. Все вокруг знают, что бывших комитетчиков в природе не бывает!..
Валерий Петрович стал потихоньку закипать. Не по-настоящему – его на всю жизнь научили контролировать свои эмоции. Но порой вспышка управляемого гнева способна подействовать на собеседника отрезвляюще. Особенно – на его бывшую супругу.
– Юля, что происходит? Чего ты от меня хочешь?! Сейчас, ночью, в половине второго?! Что тебе от меня надо?! Чтобы я бросился искать твою подругу?! Неужели ты не понимаешь, что это просто глупо?! Зачем, объясни, ты мне звонишь?!
Как случалось уже тысячу раз, после яростной отповеди экс-жена тут же пошла на попятную:
– Валерочка, ну что ты кипятишься? Кому же мне еще звонить? Все знают, что ты всегда помогаешь нашей Тане!
Ходасевич прорычал:
– Таня – это одно. Она мне как дочь. А какая-то неведомая Алла Михайловна – совсем другое!
– Но ведь все знают, что именно ты раскрыл то убийство!.. В семье этих, как их… Конышевых[1]…
– И очень плохо, что все знают!.. Очень, очень плохо, что ты столь неимоверно болтлива!
Юлия ответила весьма сухо:
– Вот что, Валера. Перестань меня воспитывать. Я уже, слава богу, давно не твоя жена.
– Так ведь это ты звонишь мне среди ночи!.. И что же ты хочешь услышать в ответ? Признания в любви?
– Я хочу, чтобы ты взялся за это дело. Я сердцем чую: с Аллой Михайловной случилось что-то неладное… Дай-то бог, чтобы она оказалась жива…
Право слово, бывшая супружница может вывести из себя так, что гаркнешь, уже почти и не контролируя свои эмоции:
– Как я могу взяться за это дело?! Я тебе что – милиция? Или, может, сыскное агентство Ната Пинкертона?
– Валера, я тебя прошу!.. Алла ведь немолодая женщина. Моя подруга. С ней случилась беда, я чувствую. Как ты можешь быть таким бессердечным?!
– Нет, Юлечка.
Голос бывшей супруги стал умоляющим.
– Ну, я прошу тебя, Валерочка!..
– Нет, Юля. Нет.
– Вот что, Ходасевич. У тебя совершенно нет сердца. Вместо него у тебя, как у всех чекистов, – настоящая ледышка…
Полковник не стал дослушивать и наконец прекратил разговор – столь же бестолковый, сколь и бесполезный.
– Доброй ночи, Юля.
Он положил трубку.
Сна словно и не бывало.
Валерий Петрович вздохнул, выбрался из-под одеяла и потащил свою семипудовую тушу на кухню – заваривать чай, включать телевизор.
Когда пришла пенсия, его сон, на который он раньше никогда не жаловался, совершенно разболтался. Дай бог, снова заснуть к утру.
***
И правда: он бродил по квартире до четырех, смотрел телевизор, курил и чаевничал. Потом наконец улегся. Перед тем как залезть под одеяло, изменил-таки многолетней привычке – выключил оба телефона – и мобильный, и домашний. Бывшая жена известная сова – может не спать ночь напролет, в пять утра чего-нибудь надумать и снова ему позвонить. С нее станется.
Проснулся Ходасевич уже около одиннадцати, когда осеннее солнце проникло в щель меж небрежно задернутыми гардинами и стало светить прямо в глаза.
Пора начинать новый день – не очень, правда, ясно, ради чего. Или ради кого.
То утро Валерия Петровича было похоже на сотни других его утр. Ничем не примечательная пенсионерская тягомотина. Чашка растворимого кофе, первая сигарета, подобие зарядки. Затем тщательное бритье и душ. Потом завтрак – овсяная каша, омлет с беконом, йогурт. Ходасевич всю жизнь придерживался правила, что утренний прием пищи должен быть наиболее калорийным: чтоб на весь день энергии хватило. Беда состояла только в том, что ближе к пенсии и обед его, и ужин, и даже порой полдник стали не уступать по сытости первой трапезе. Оттого и разнесло полковника сверх всякой меры.
Покушать он всегда любил. Да и готовил мастерски. Жаль только, что с годами мало находится желающих разделить с ним хлеб-соль.
