Литургия шла в правом приделе. Служил отец Николай, седовласый, седобородый, с аскетическим лицом и глухим голосом. Диакон, наоборот, был плотный, крепкий, с сочным баритоном, аккуратной русой бородкой. Алтарник – чересчур серьёзный юноша в очках.
На душе у Ксении было хорошо и покойно. Служба в центральной части храма – это всегда многолюдно, торжественно. Величие пятиярусного золочёного иконостаса, пение хора и клироса, наполняющее устремлённое под купол пространство обволакивающими сердце звуками, высоченные Царские врата, за которыми таинственный престол… Совсем другое – служба в правом приделе. Она проходила по-домашнему. Певчие стояли тут же – рядом с молящимися, не на возвышении. И алтарь на одном уровне с тобой, в каких-то пяти шагах. Волнующе близко, рукой подать, за невысокими Царскими вратами чудесно Святой Дух нисходил на Чашу с хлебом и вином. Это произойдёт и сегодня…
Впереди Ксении стояла молодая женщина. Беременная. Месяце на седьмом. Животик жёлудем. «Мальчик», – предположила Ксения. С беременной двое деток. Мальчишечка года три, девочка постарше – лет шесть, не больше. Дочь держалась вплотную к матери. Сын на месте устоять не мог. То садился на пол, то ходил. Но молча.
Ксения старалась не пропустить ни одного слова службы. И любовалась счастьем женщины. И завидовала. Не стоять ей никогда вот так с детьми, не молиться рядом со своими малышами, чувствуя в животе умопомрачительную тяжесть новой жизни, которая ещё неразрывно с тобой, с которой омываешься одной кровью, маленькое сердце бьётся в унисон с твоим, а крохотные ножки вдруг – так сладко! – начинают требовательно толкаться…
Она всегда хотела пятерых детей. Почему пятерых? А кто его знает? Будто с этим появилась на свет. Может, маленькой восприняла от старших сестёр: пятёрка – лучшая оценка в школе? Недавно прочитала, что идеальная семья вшита кодом в самом названии ячейки – «семь я». Мама, папа и пятеро детей. Как бы там ни было, хотела именно столько. В девятнадцать родила первую дочь, четыре года спустя – вторую. И не собиралась останавливаться. Домовитой никак не назовёшь. Не из тех, у кого ничего, кроме семьи, в голове. Телесное со старших классов бурлило, манило сладкой тайной, настойчиво требовало своего. Легко сходилась с мужчинами и до замужества, и после. За грех не считала. Беспокоило одно-единственное – муж бы не узнал. Никаких угрызений совести. Мужчины были женатые и холостые, младше и старше её. В кого-то влюблялась, кто-то проходил мимолётным приключением.
И сейчас до полного осознания не видела в этом греха. Но пойти на исповедь с этим не могла. Два раза пыталась… Не испытывала смущения покаяться в абортах. Но мучительно стыдилась признаться священнику в многочисленных связях с мужчинами, в изменах мужу… Первый раз в очереди на исповедь стояла в Страстную субботу. Придел с желающими исповедаться был полон. Добрых полтора часа с колотящимся сердцем снова и снова повторяла про себя, что скажет священнику. Очередь двигалась медленно. Уже шла литургия, а исповедь продолжалась и продолжалась. Наконец женщина, стоявшая перед Ксенией, шагнула к священнику. Ксения повернулась к очереди покаяться: «Простите, братья и сестры», – чтобы затем пойти под епитрахиль, и… смалодушничала. Почти бегом устремилась из церкви…
Через два года уже под епитрахилью залилась слезами. Священник пытался успокоить: «Начинайте, будет легче…» «Нет-нет, в следующий раз!» – вся в слезах выскочила на улицу.
***
Иногда думала: почему мать не приучала к молитве. Ни в детстве, ни позже…
Мать и отец были из старообрядцев. Называли себя двоеданами. В Тюменской области, откуда они родом, было несколько старообрядческих деревень. В одних жили долгие годы только двоеданы, в их Турушево двоеданы и православные половина на половину. Отца Ксения молящимся не видела. Не помнит, чтобы перекрестился когда. Являл собой яркий пример грешного человека. Пил, курил, всю жизнь куролесил с женщинами. В пьяном угаре гонял жену, дочек… Тогда как мама на памяти Ксении без Бога ни до порога. Но исключительно сама. Ни старших сестёр, ни её саму не учила молитвам. Почему? Боялась за их будущее в атеистической стране? Боялась неприятностей в школе?
«Без Бога, дочка, – как-то обронила, – я бы не выдержала с твоим отцом. Царствие ему Небесное. Самые страшные мысли приходили в голову. Взять и избавиться от постоянной муки, себя и вас освободить от непрекращающихся издевательств. Отравить. Да так, чтобы никто не догадался… Не допустил Господь… Но пришла к Богу поздно, как тебя родила. А надо бы раньше, глядишь, и по-другому жили…»
На что подмывало спросить: «Но почему, мама, нас не приучала? Пусть не к церкви, тогда это невозможно было, но к молитве… Ведь знала её силу…»
Сразу после войны с матерью произошёл поразительный случай.
Она – семнадцатилетняя девица Маремия – работала почтальонкой. За почтой в районное село за восемь километров сходит, змейкой по деревне от дома к дому пробежит, разнесёт газеты, письма, уже и вечер… Сумку, опустевшую, в сторону, начинаются домашние обязанности. Первая – встретить корову из стада. Жила Маремия с бабонькой – бабушкой по отцовой линии. Отец умер перед самой войной, мать – в 1945-м. Надорвала сердце непосильной работой в колхозе, надорвала постоянным страхом невыплаты налогов. Осталась Маремия с бабонькой. Скорая на ногу, она в тот памятный на всю жизнь день с почтой справилась быстро. Стоял август, самую голодную летнюю пору – до Петрова дня – деревня пережила, и пусть хлеб нового урожая ещё не попробовали, вовсю подкармливал лес: грибы пошли, ягода… На другом берегу Исети поспела боярка. За ней Маремия нацелилась сплавать. До стада два часа в запасе. Как раз хватит.
