ГЛАВА 1. Глиняная фигурка колдуньи
***
- Ты уверена что хочешь этого? - ехидно сощурившись, спросила колдунья в черных одеждах. Они весели на ее костлявом и уже не молодом тельце, как ношеный тремя поколениями балахон на огородном пугале.
- Да, - твёрдо ответила отчаявшаяся женщина с заплаканным лицом. Скрывая свою печаль за капюшоном, она положила голову на сложенные на коленях руки и тише пробормотала. - У меня нет выбора. Я всем сердцем хочу этого ребёнка и люблю своего мужчину.
Она запнулась:
- Иначе…
- Иначе что? - догадалась чернокнижница, усмехнувшись. - Бросит тебя твой ненаглядный?
- Бросит. - Промямлила, вытирая об рукава настырные солёные капельки.
- Этот ребёнок никогда не сможет любить ни тебя, ни своего отца, ни кого-либо еще. Ты готова к этому? - еще суровее вопросила ведьма, взглянув на ночную визитёршу, как на умалишённую.
- Пусть так, главное мы ее будем любить! - Приподняв голову, угрюмо бросила Стефания. - А знаете что? - Голос отчаявшейся стал тверже. Девушка была готова идти наперекор хоть всей вселенной. Глаза ее заблестели уже не от слез. - Я научу ее любить. У любого правила есть исключение!
- Тяжело ей будет с сердцем из глины. Но в разы горька будет судьба того, кто захочет идти с ней рука об руку по жизни. - Чернокнижница закачала головой, порывшись в своем сундуке. - И главное. Тебе все равно придётся ее потерять.
- Как это? - не понимала белокурая девушка.
- Когда наступят темные времена, ее как и других подобных ей призовут бороться за разрозненные куски этого мира, вырываемые друг у друга, точно кость у изголодавшихся псов, двумя колдунами.
На этот раз Стефания не знала что сказать, с одной стороны, - она давно мечтала, как в ее животе будет биться маленькое сердечко в унисон с ее, как она будет радовать каждому пиночку и впервые возьмет на руки своего долгожданного малыша. Как же можно отдать того, кто так тяжело достанется и еще очень долго будет в тебе нуждаться? Но, с другой стороны, - не согласившись на ведьмовской обряд, девушка может никогда и испытать это удивительное счастье быть для кого-то всем миром. Пускай он потом и разрушится. Главное сейчас она сможет насладиться прелестями и горестями материнства.
- Я знаю, что вы многое видите. Но ведь будущее изменчиво? Не так ли?
Ведунья широко распахнула светло-голубые, почти такие же прозрачные и холодные, как родниковая вода, немного жутковатые глаза, словно хотела получше рассмотреть девушку. Затем расхохоталась.
- Изменчиво не то слово, но не на столько. У него, как и у любой живой твари ей характерный скелет, он не меняется, а вот шкура/кожа может быть любой, то есть, условия, при которых это все равно произойдёт.
- Я все равно согласна. Делайте, что нужно, - упрямица и не думала отступать, мириться с какой-то там судьбой.
Тогда ведьма вылепила из глины фигурку женщины, нарисовала на ее животе какой-то незнакомый символ. Затем отправила Стефанию с наставлением: фигурку эту под подушкой спрятать, а самой любовным ласкам мужа отдаться. Заверила, что уже через несколько недель станет известно о долгожданном материнстве.
Оплатив обряд домашними соленьями и подаренным мужем на годовщину свадьбы золотым кольцом, довольная побежала в объятья к любимому, пообещав себе ничего ему рассказывать, иначе засмеет. А если заметит, что украшение на пальце не блестит, скажет, что обронила в саду.
***
В первый раз я заметила в себе эту странную способность еще в четыре с половиной года. Мама принесла мне кусок податливой глины и тонкие деревянные палочки, чтобы я не скучала, а сама пошла на кухню жарить на сковороде свиные котлеты. Готовить она то ли не умела, то ли просто не любила. Поэтому ненамеренно все пересаливала или "подрумянивала" до черной неаппетитной корочки. В нашем доме часто витал запах гари и папиного табака. А еще несвежих носков, сидя возле огромной кучи пепла, недогорелых досок и битого перепачканного смрадом стекла, которые еще недавно были нашим уютным семейным гнездышком, я почему-то вспоминаю именно это. Не долгожданную игрушку, подаренную на мой первый юбилей, не первую похвалу от учителя по чтению, не неумелый поцелуй соседского мальчишки, а отцовские носки. Память та ещё шутница, оказывается. Как мама не билась с отцом, его носки подобно усмирённой змее мирно лежали в одном углу спальни, ждали нового дня, когда хозяин сам к ним нагнется, и они бережно обовьют большую волосатую ногу.
Так вот, жил у нас тогда кот Афанасий. Такой ленивый полосатый негодник с выдранными на спине и бокам клочками шерсти (тот еще задира, сам на соседских котов нарывался, да в чужие дворы будучи неголодным ради забавы лез, за это и отгребал ото всех, кому его дерзкая манера чужой периметр метить не по нраву пришлась). Решила я его первым делом слепить. Получился он у меня сам на себя не похож. Лапы кривые, хвост набекрень. Шея то ли свёрнута, то ли переломана, глаза в кучу. В общем страшилище. Но мне он тогда показался симпатягой. Так как его шерсть валялась повсюду, - быстро нашла ей применение, - сделала из нее серенькую манишку на фигурке. Неуклюже орудуя толстой кистью, расписала краской его шерстку, обозначила глаза, нос и рот. Ну а чтобы он совсем не заскучал такой "красивый", я для него и стол со стулом слепила, и чашечку чая вылепила. Каково было удивление матери, когда Афанасий, прежде не позволявший себе не то, что на стул или кровать запрыгнуть, уселся на него, подобно человеку, и принялся из моей чашки лакать приготовленное для меня не какое-то там коровье молоко, а еще горячий чай. Потом был протяжный кошачий крик, язык еще долго помнил вкус этого обжигающего человеческого напитка, а бок ныл от пинка разъяренной хозяйки. Следующий эксперимент с глиной был через неделю. Афанасия я решила оставить в покое. Выбрала жертву покрупнее - бабушку. Она меня как раз отругала за то, что я игрушки свои не убрала, а она спотыкнулась через выкатившийся из коробки кубик.
