* * *
Звенел кузнечик, жирный жук гудел,
Земля цвела, как под венцом невеста,
И в голове вертелось столько дел,
Что для стихов не находилось места.
Все движется, меняется, живет,
Под ласковым светилом расцветает,
И сладостною ленью неба свод,
Как пищей тело легкое питает.
Но домоседку-душу чем кормить,
Какого ей преподнести напитка?
Сидит душа тихонечко внутри,
Как в костяной коробочке улитка.
Пусть пьет она нектар из нежных снов,
Закусывая сладкими словами,
И чудится, что вот оно руно –
Волшебный дар Колхиды – перед нами.
* * *
Берегом моря бреду я один…
Белые птицы лениво кружатся,
Узкие листики гибких маслин
На обороте в лучах серебрятся.
Пусто. В округе теперь ни души –
Синие горы, да острые мысы;
Только волна еле слышно шуршит,
Только неслышно сменяются числа.
Как благодатна Таврида весной!
В небе эмалевом ярко сияет
Солнце, везде тишина и покой,
Греется чаек беспечная стая;
Местность от берега моря ползет
Выше – в холмы, в величавые горы…
Редкий навстречу пройдет пешеход,
Мимо смотря затуманенным взором.
«Кто я, зачем я, какой-нибудь смысл
Был или не был в моем появленьи?
Есть ли я сам, или я только мысль,
В чьем-то сознаньи мелькнувшая тенью?
Может, вся видимость только обман?
Истинно то, что узнать мы не в силах…»
Передо мною другой океан
Глухо шевелится – Вечности милой.
Гуляю в роще молодых маслин;
Здесь ветерок прохладный обдувает,
А там, снаружи, солнце припекает,
И сквозь листву мелькает моря синь.
Лениво птичка мелкая спорхнет,
Звучать в жару такую нет охоты;
На ветерке, пропитанная потом
Рубашка сохнет. Очень жарко днем
По склону подниматься на пригорок,
Где роща молодых маслин растет
И маленький ещё масличный плод
На белой ножке зреет; а над морем,
Куда неведомо, но к югу строго
Обрывком ватным облако плывёт,
И парус белый тает, точно лёд
В бокале кюрасао голубого…
Жара сжигает у маслин листы,
Траву на склоне; без сомненья, может,
Пожалуй, и всю живность уничтожить,
Когда б не наступленье темноты.
Лениво телу, тяжелеют веки,
И стоит только на траву присесть,
И прислониться к дереву, как весь –
Уже пропитан точно дрёмой некой.
Мне нравится, что я сижу один,
Что телу ветерок несёт прохладу,
Ещё мне по душе, что море рядом,
И – шелест листьев молодых маслин.
Цикады звенят в масличной роще…
Жара. Июль. Безоблачная синь.
Так низко в небе ласточки петляют;
Из блеклой, узкой зелени маслин
Цикадный хор звенит, не умолкая.
Нет ни души. Один, в густой тени
Каштановой аллеи, отдыхает
Какой-то пешеход, а здесь звенит,
В маслинах, хор цикад не умолкая.
Жара господствует. Всё ей одной
Подчинено, всё ею изнывает.
А здесь, в маслинах, несмотря на зной
Звенят, звенят цикады не смолкая.
И, как спартанцев маленький отряд
Средь скал родных, цикадный хор не знает
Перед жарою страха – каждый рад
Среди своих звенеть, не умолкая.
*
*
*
Слова во рту круглей, чем спелый виноград,
А плоскость языка слегка наклонна,
И звонко катятся созвучья изо рта,
Как в детстве, помнишь, обручи по склону.
И солнце вертится, как обруч золотой
По чаше небосклона голубого,
Как виноградиной упруго-налитой
По языку прокатывалось слово.
Хрустают звонко буквы-льдинки на зубах,
Не сплюнешь их в кулак и там не спрячешь.
Разомкнуты уста, гортань ещё слаба,
Но катится, сияет звонкий мячик.
Слова всегда нежны, а воздух так шершав,
И гибнет звук, едва успев родиться,
И слово хрупкое к изнеженным ушам
Лишь эхом тихим сможет докатиться.
Утробный звук пустого неба,
Среди сухого дня на юге,
И, как голодный хочет хлеба,
Так бредит влагою округа.
Еще с утра так душно было,
И как-то сразу потемнело,
А птица, что весь день парила,
Махнув крылами, улетела,
И только туча дождевая
Летит на нас атакой конной,
И низко ласточки летают
Над местностью пустой и сонной.
Августовская гроза в полдень
Шел август. Где-то в середине
дня потемнело все вокруг.
Предтечей грозового ливня
чугунный с неба ухнул звук,
и прокатился гулким эхом
по низким, темным небесам,
как будто демон злобным смехом
смеялся прямо нам в глаза.
Вдруг стало тихо, точно звукам
не доставалось места тут,
и ливень лишь лощеным стуком
забарабанил о листву…
Из серебристых, плотных ягод,
созревших где-то в небесах,
на разогретых плитах сада
полтины плющила гроза.
Проснувшись к полудню, напившись чаю,
Сижу в плетеном кресле, наблюдаю
За труженицей вечною – пчелою,
За мотыльков воздушною игрою
(они вокруг цветов вовсю резвятся
и отдыхать на лепестки садятся);
Гляжу, как шмель свой хоботочек тонкий
В цветок вонзил и пьет, как из соломки,
Как муха гладит лапами головку
И, проявив отменную сноровку,
От рук моих проворно ускользает…
Нить паутинки медью отливает,
Подрагивая в ветерке, по плитке
Три муравья наперерез улитке
Медлительной спешат куда-то срочно:
Добычу отыскать или своим помочь…
Взлетела, наконец, зануда-муха
И зазвенела сплетню мне на ухо.
О, лета лень! Ты так неистребима,
Но осени присутствует незримо
Дыханье, и вечерняя прохлада
Нам как бы говорит: «Пожалуй, надо
Достать уже одежды потеплее,
Раз вечера прохладные не греют»;
И осень разноцветная все ближе
К нам подбирается, как бисер нижет
Дни, удаляя дальше лета край.
Мы свидимся не раз еще! Прощай!
* *
*
О, песня чистая Серебряной трубы,
Как сладки звуки каждой ноты,
