Поезд тяжело выдохнул, дернулся, стал. Раннее утро. Тень четырехугольной башни вокзала, еще не вытянулась наискось по асфальту. Стрелки на башенных часах приближались к своей аппендицитной черте, когда, обойдя состав по дощатому настилу, в толпе груженых сумками и чемоданами курортников, мальчик с сестрой прошли под высокой аркой, мимо остановки такси – дальше, к стоянке пригородных автобусов. Там заняли очередь у кассы. Пока мальчик сидел верхом на большом чемодане, его сестра стояла за билетом…
Бабушка вставала рано. Саша никогда не видел, как она умывается. Раз в неделю приходила женщина – высокая, толстая, с бородавкой на подбородке. Она грела на газовой плите в ведрах воду, купала бабушку за занавеской, в большом жестяном корыте, точно маленькую.
Бабушка вставала и сразу находила себе дело. Саша просыпался каждое утро от таинственных звуков на кухне. Кухня находилась неподалеку от летнего навеса, под которым, на железной кровати со старинным скрипом и мягкой периной, спал мальчик. Под кроватью валялось множество разного хлама…
Из кухни доносились стуки, шелесты, перезвоны и тяжелый, влекущий запах. Казалось, все пропитывалось этим запахом: кухня, простыни, банки на деревянных колышках изгороди, даже сама бабушка. А, быть может, этот странный запах исходил именно от нее? Бабушка жила одна в своем старом доме. После смерти деда, которого Саша слабо помнил, она заскучала жить, но была всегда рада, когда летом приезжали погостить внуки.
Саша приехал вместе со своей старшей сестрой. Отец посадил их в поезд и ушел, а сестра сказала, что отец с мамой больше не будут жить вместе. Потом поезд тронулся. Не спеша, и – все быстрее и быстрее, и какой-то столб помчался взапуски с поездом, обманывая глядящего в окно мальчика своим невидимым перемещением. Поначалу было интересно наблюдать за этим, но скоро фокус, придуманный столбом, надоел. Саша отвернулся от окна. В вагоне было скучно. Сестра читала, слегка наклонившись вперед. Попутчик с верхней полки заглядывал ей в расстегнутый вырез рубашки. Мальчик вновь повернулся к окну. Там была голая степь с далекими деревьями, деревянными столбами, которые стояли с достоинством, щегольски отставив ногу. Захотелось спать…
Когда Саша проснулся летним утром от разных шумов и тяжелого, влекущего запаха, он лежал под дощатым навесом, крытым старой жестью, за сатиновой завесой, болтавшейся над землей, не доставая до нее краем. Ему припомнилось, как они с сестрой уехали на юг к бабушке. Потом ему припомнились: «…они теперь никогда не будут жить вместе». Саша привык к тому, что родителям что-то постоянно мешало друг в друге, и отец подолгу не появлялся дома. Только мальчик не мог понять: отчего это они никогда не будут вместе. Он боялся слова «никогда». Ему казалось, будто это и не слово вовсе, а что-то огромное, темное, которому нет конца. Но сейчас было утро, и не было темно, поэтому страшно стало только чуточку. Он встал, надел шорты, и пошел умываться по бетонным ступеням к крану под сливовым деревом.
У мальчика было красивое синее полотенце с белыми цветами, а на обратной стороне – как на фотографическом негативе – полотенце было белое, а цветы синие. Саша утерся полотенцем-негативом, и отправился в комнату, где под смешным ковром на стене (на котором маленькие человечки сражались с огромной красной рыбой) спала сестра.
Они спускались вниз к морю, потом сестра уводила его от переполненных людьми пляжей, туда, где среди больших валунов и отвесного земляного среза берега, был укрыт небольшой пляж с белыми, гладкими – от упорной работы моря – камушками. Они расстилали большое полотенце, складывали одежду и обувь, а фрукты, в туго перевязанном прозрачном пакете, опускали в море и обкладывали камнями, чтобы откатывающие волны не утянули пакет за собой. Накупавшись, Саша лежал на полотенце, ел прохладные фрукты, смотрел на сестру: она мягко ступала по камням, не спеша входила в ленивое, от припекающего солнца, море. Затем, оттолкнувшись ногами и вытянув руки вперед – плыла. Длинные волосы ее намокали, плавно раскачиваясь, как водоросли на дне моря. Сестра плыла, плыла… потом становилась на укрытый от зрения подводный камень, далеко в море, размахивала ему рукой и не спеша возвращалась обратно.
Вместе лежали на влажном полотенце, ели фрукты, болтали ногами… Когда из-за близких гор выползла тяжелая темная туча, они, укрыв головы, сохли под солнцем, чтобы потом потемнеть кожей. Солнце скрылось в туче, затянувшей уже полнеба. Их кожа и купальные костюмы давно высохли, но это было не важно, потому что пошел дождь. Несколько крупных капель разбились о нагретые тела, потом капли стали падать чаще, чаще, пока жаркий воздух не замутился от ливня. Бежать – бесполезно. Спрятали шорты и обувь в сумку; надели тут же вымокшие рубашки с коротким рукавом, и отправились домой. Набережная была полна водой. Шли босиком мимо круглых навесов, под которыми прятались от дождя люди. На подъеме потоки неслись вниз и, если стать у них на пути, вода вдруг резво подскакивала вверх, стекая грязными ручейками по рубашке и ногам…
