От Красноярска я ехала одна и несказанно этому радовалась, потому что порядком устала от соседей – семьи инженера, также возвращавшейся из Китая домой. Их проблемы меня мало волновали, но из-за своего идиотского характера я сочувственно выслушивала все их песенки о глиняных обидах: что поделать, в конце концов разочаровывает всякая чужбина. Теперь, оставшись наконец в одиночестве, я могла поразмыслить о собственных делах: пока я сеяла разумное, доброе, вечное на иноземную почву, дома все так изменилось, что я ощущала под ногами весьма ненадежную конструкцию. Мне писали, что иностранцев в университете осталось совсем мало, а кто сегодня не холодеет при мысли о возможной потере работы? Я гнала от себя эти страхи, но освободиться от них окончательно не могла.
Что меня ожидало? Я с тихим ужасом думала о том, на какой хлев наверняка стала похожа квартира, вспоминала, как не хотела пускать в нее чужака, как Галка уговорила сдать ее предпринимателю из Казахстана, где наших прижали так, что не дохнуть. Он хотел снять квартиру и попробовать наладить бизнес на новом месте. Выглядел этот Слесарев прилично, а настойчивость, с которой она меня обрабатывала, наводила на мысль о специфическом характере их отношений, я пожалела свою красавицу-подружку и согласилась. Да и деньги были очень нужны – пять тысяч «зеленых» на дороге не валяются. Сдавала на год, но подоспела пандемия, и пришлось просидеть в Китае безвыездно гораздо дольше. Когда я уезжала, квартира была в довольно приличном состоянии, но четыре года в ней прожил холостяк, поэтому питать иллюзий не стоило: ремонт неизбежен. Билет мне был выдан прямой, поэтому я не смогла задержаться в родном Красноярске и видела маму с Маринкой лишь на вокзале, а что скажешь за двадцать минут, когда вокруг снуют люди? Хорошо еще, так получилось встретиться: первоначально отъезд намечался на двадцать второе число, но потом его перенесли на пятнадцатое и сообщили об этом лишь за пару дней до срока, я едва успела позвонить. А с Галкой связаться так и не удалось, хотя мы заранее условились, что встречать меня будет она. К счастью, дома оказалась Юлька, вообще-то мне не хотелось ее дергать – поезд приходил ночью, – но пришлось.
Славные у меня подружки, вот на кого всегда можно рассчитывать. Галка еще когда вызвалась помочь, по совести говоря, я даже не ожидала от нее такого участия. Юлька – другое дело, она всегда была безотказной, а Галкина прелестная головка обычно была занята сугубо личными проблемами. И вдруг так категорично: не вздумай, только я, никакого беспокойства. Замечательные девчонки, вот что значит университетская дружба! Как же получилось, что у всех троих не склеилось на личном фронте? От Галкиного Мишеля у любого зубы заноют – жуткая зануда, мне, что говорить, и того круче повезло, но Юлька …
Я всегда тянулась к крупным уютным женщинам – есть в них какая-то удивительная глубинная доброта, – и Богдашечка моя была именно такой. Отчего они с Лешкой разъехались, я так толком и не поняла. Лешку я знала с первого курса, он учился на три года старше нас, через год после свадьбы родилась Майка, они были такой дружной семьей – и вот тебе. Может, если бы я была рядом, они бы не разбежались? Ох это проклятое сослагательное наклонение!
Мой отъезд в Китай был бегством от себя, от Олега, попыткой окончательно разорвать уже оборванную с его стороны нить. После отъезда всей их семьи в Штаты прошло два года, но я никак не могла прийти в себя. Я продолжала страдать, вспоминая и свои счастливые минуты, и те дни, когда Олег проводил время с другой. Я, кажется, помнила запах духов каждой его пассии и никак не могла избыть боль от его возвращений. Сколько безмолвных ночных бесед я провела с ним в опустевшей уже постели, сколько вопросов прокричала, сколько обид высказала – боже мой, какой же я оставалась дурехой!
Я прошла отменную школу, хотя до последнего времени так и не смогла понять, чего ради все это терпела. То есть ответов у меня было множество, но все они сегодня оставляли ощущение, будто я пыталась измерить скорость ветра при помощи молотка. Подумать только: шесть лет объяснять себе, что чувство валентно, что Олег такой, какой есть, и надеяться переделать его бессмысленно, что это еще надо посмотреть, мне он изменяет с другой женщиной или ей со мной – за какую спасительную чушь я цеплялась! Надо отдать должное – его хватало на всех. Думаю, я удерживала его неизменной спокойной приветливостью – лишь из-за нее он всегда возвращался. Это было вполне осознанное поведение, и оно очень устраивало Олега. Когда однажды на какой-то вечеринке подвыпившая Светка Герасимова спросила с отчаянием: «Скажи, зачем ты женился?», Олег ответил с обычным веселым цинизмом:
– А как еще я мог ее заполучить? Инна Петровна у нас девушка тургеневская.
Смешно, он свято верил, что добился меня двухгодичной осадой, а на деле это я взяла его измором. Что он только не вытворял тогда: уходил в загулы, возвращался, умолял… Я стояла как скала, сводя его с ума холодноватой приветливостью. Он, привыкший к победам, категорически не мог принять такого отношения и в конце концов сдался: повел-таки меня под венец. Вот так: за что боролась, на то и напоролась. Да и что я знала тогда о жизни? «Что нивы красивы, что люди счастливы, любовь завершается браком, а свет торжествует над мраком»?
