Как говорит мой дядя, любовь присутствует в каждой истории: в величественной или в бесхитростной, в прекрасной или в иной. Вы найдете любовь в историях, заставляющих нас плакать, равно как и в других, поднимающих наш дух.
Мы сидели на полу в кухне. Наступил вечер, стало прохладнее. Видя, что дядя дрожит, я сходил за одеялом, укутал его плечи и снова сел.
В очаге потрескивал огонь. Я смотрел на угли и слушал дядю, хотя и не вполне понимал то, о чем он говорил.
– Истории могут быть очень старыми, насчитывающими сотни и даже тысячи лет и родившимися в диковинной и далекой стране. Или совсем свежими, сочиненными минувшим вечером в маленькой хижине за рекой. Но у всех значительных повествований есть общая тема: потребность человека в любви… Бо Бо, ты меня слушаешь? – (Я кивнул.) – Нет большей силы, чем любовь, – тихо продолжал дядя. – У нее неисчислимое множество лиц и обличий. Никакой другой предмет так не занимал поэтов в прошлом и не будет занимать в будущем. И это неспроста, иначе мы бы всё позабыли.
Видя по моему лицу, что его слова лишь сильнее меня запутали, дядя наклонился ко мне, словно собирался раскрыть большой секрет, но затем вдруг передумал.
Это было очень на него похоже. Вот уже несколько недель, когда мы садились у очага, дядя принимался рассказывать какую-нибудь историю, но неизменно обрывал ее, не доведя до конца.
Он рассказывал о времени, когда был маленьким, а окружающий мир – огромным, когда в Кало не было ни автомобилей, ни телевизоров.
О жене, умершей совсем молодой.
О матери, способной преодолевать большие расстояния, не делая ни шагу.
О мальчике, якобы способном различать породы бабочек по шелесту крыльев.
По правде говоря, во многие из дядиных историй мне было трудно поверить. Ну кто способен услышать шелест крыльев летящей бабочки? Но дядя рассказывал очень ярко, и я ловил каждое слово.
– Ну вот опять, – пробормотал дядя. – Когда это закончится? О чем я говорю? Что́ мальчишка твоего возраста может знать о любви?
Какой ответ хотел услышать дядя? В самом деле, что́ может знать о любви двенадцатилетний мальчишка?
Ничего.
Или совсем мало.
А может, больше, чем кажется дяде?
На этом, к моей досаде, наш разговор оборвался. Я бы с удовольствием слушал дальше. У дяди замечательный голос. Если он начинает рассказывать, я забываю обо всех дневных заботах. Когда я был совсем маленьким, дядя мне пел и я засыпал.
Мог ли я знать, что все дядины недосказанности – лишь начало куда более длинной истории и что, когда мы доберемся до конца, я наконец-то пойму все то, о чем он неделями пытался мне рассказать? Разными способами: порой словами, а порой без слов.
На следующее утро дядя начал рассказывать мне о своей младшей сестре, что уже было необычным.
Он лежал на кушетке, накрывшись легким одеялом. Я подложил ему под голову две подушечки. Потом заварил дяде чай и уселся на пол рядом с ним. Глаза у дяди были закрыты, а рот открыт, словно он уснул. Дождь прекратился. Щебетали птицы. Я думал, что напрасно сижу здесь, когда мог бы спуститься во двор и накормить кур. В этот момент дядя прошептал мое имя.
– Бо Бо, ты здесь? – спросил он.
Я взял его за руку. Я часто так делаю. Рука была мягкой и теплой. Дядя улыбнулся, не открывая глаз. Я крепко держал дядину руку. Ему это нравилось, особенно когда он уставал или не мог уснуть.
А нынче он уставал часто. Главным образом по утрам. Иногда я думал, что дядя заболел, но он всякий раз советовал мне не беспокоиться понапрасну. Это просто вопрос возраста. Человек, которому под восемьдесят, время от времени чувствует себя усталым, только и всего. Не знаю, так ли это. Мне пока двенадцать. Дядя – единственный восьмидесятилетний из тех, кого я знаю. Во всяком случае, кого я хорошо знаю.
Какое-то время мы с ним молчали. Во дворе ветер гнул стебли бамбука, и они скрипели. Вокруг нас с жужжанием вилось несколько мух. Из соседнего двора вкусно пахло готовящимся карри.
Его сестра обладала большим сердцем и была самой красивой из всех известных ему женщин. Конечно, за исключением его жены и матери. У нее была изящная, грациозная фигура танцовщицы, необыкновенно выразительные глаза и смех, способный согреть сердце.
Не знаю, так это или дядя преувеличивал. Я ее очень давно не видел. Даже не помню, как она выглядит и как звучит ее смех, не говоря уже о том, способен ли он согреть мне сердце.
– А вы с ней похожи? – захотелось мне узнать.
Дядя очень долго раздумывал над моим вопросом, и мне стало казаться, что он не ответит.
– И да и нет, – наконец сказал дядя. – У братьев и сестер всегда так. В чем-то они – как две капли воды, зато в другом до боли далеки.
